Певица, поэтесса и композитор Ирина Богушевская радует всех любителей интеллектуальной музыки уже много лет. Сейчас взрослых ждут новые сольные концерты Богушевской в Мoскве, Питере и Нижнем Новгороде, а младших слушателей — концерты «Детская площадка», где певица выступает вместе с Андреем Усачевым и Александром Пинегиным.

Ирина Богушевская на сцене — изящная и слегка неземная фея, но в уютной квартире на Плющихе меня встречает совершенно земная женщина, хозяйка большой шумной семьи: муж, сыновья, собака, кошка. Сыновей у Богушевской двое — 28-летний Артем от брака с Алексеем Кортневым, и 14-летний Даниил от второго брака с Леонидом Головановым. Третий муж певицы — биолог Александр Аболиц, давний поклонник творчества Богушевской — познакомился с Богушевской, когда брал интервью для журнала «В мире животных», который издает вместе с Николаем Дроздовым.

— После развода со вторым мужем, я решила, что мне уже, видимо, не суждено создать семью моей мечты и надо просто жить для себя. И я вдруг почувствовала колоссальный подъем энергии! Я наконец поеду на ретрит по цигун в Шаолинь, я поеду в фитнес-тур танцевать на море — свобода! И существует огромное количество способов прожить жизнь счастливо. Даже если ты одна.

Вообще уединение для меня — рабочий инструмент, чтобы что-то создать, я должна забыть обо всем и быть как та кошка, которая гуляла сама по себе. Француженок таких очень много, они это тоже умеют. Француженка может приехать одна на талассо-курорт и 10 дней ни с кем плотно не общаться — ей хорошо самой с собой. Вот этой степени независимости русским женщинам очень не хватает.

Конечно, встретить в юности человека, с которым проживешь пятьдесят лет — это огромное счастье. У моих бабушек-дедушек так было: они поженились совсем молоденькими. Но в то время крепость брака была вызвана, возможно, необходимостью: вместе легче спиной к спине обороняться от испытаний. Сейчас мы можем выбирать, хотим ли быть с кем-то или сами по себе.

И вот, только я решила жить насыщенной жизнью одиночки, как повстречалась с Сашей. Есть такая поговорка: «"Все будет — стоит только расхотеть!» Это точно про меня! Ведь мне всегда был нужен такой человек, как он — взрослый, надежный. И я всегда знала, что он где-то есть. Мои предыдущие мужья были на него не похожи, и поэтому у нас ничего не получалось.

— Вы познакомились на почве любви к животным.

— Да, Саша с детства занимался в клубе юного биолога в Московском зоопарке (КЮБЗ), сейчас держит ферму в Тульской области: конюшня, козы, коровы. А я очень люблю лошадей, в детстве занималась на Московском ипподроме. Когда выяснилось, что у Саши своя конюшня, это было как подарок. Я бы, конечно, предпочла, чтобы он владел звукозаписывающей фирмой, но вот как-то зашла не туда — и пока мне здесь очень нравится (смеется).

— Но расслабиться и жить размеренно пока не получится, ведь младшему сыну — 14 лет, сложный возраст. Помогает ли опыт воспитания старшего?

— Тема и Дася росли в абсолютно разных условиях, у разных, можно сказать, матерей. Тёму практически воспитывали мои родители, а я заканчивала Университет, писала диплом, должна была зарабатывать деньги, потому что была матерью-одиночкой. Днем работала ведущей на радио, чтобы иметь возможность по вечерам давать концерты, заниматься своей музыкой. Потом долго умирала от рака груди мама, и, когда ее не стало, меня самой уже почти что не было в живых. Я ушла со всех работ — и знаю, что такое, когда не на что купить хлеба.

Когда родился Данька, ситуация была совсем другой. Со старшим сыном мне приходилось быть матерью-подружкой, сестрой — и это не очень хорошо. А у младшего были любящие мама и папа, классическая благополучная семья, мне нравилось его баловать и тратить деньги, которых с первым ребенком не было.

Но сын не стал избалованным, прошлым летом он заявил: «Хочу работать». Я прошерстила весь Интернет — и сдалась: поняла, что официально, со всеми документами, подростку в Москве невозможно устроиться на работу. Единственное, что смогла предложить — массовка на «Мосфильме». Думаю, что этим летом он уже пойдет работать — человек в 15 лет должен столкнуться с реальностью.

Недавно пересказывала Даньке сюжет из сериала «Плоть и кости», как балерина Дафна, дочь очень богатого человека, отказывается брать у отца деньги, предпочитая одолжить у хозяина ночного клуба, где она подрабатывает. Сын не верил: «Дочь миллиардера подрабатывает в ночном клубе, как это?» А как мы читаем в мемуарах, что какой-нибудь княжне до революции выдавали на год ящик колготок — и ты должна была их беречь, зашивать. Княжна — с ее поместьями и дворцами! Там, где люди долго жили в достатке, всегда понимали: дети должны знать, откуда берутся деньги.

— Сейчас, когда появляются все новые тревожные истории о наркотиках, подростковых суицидах, насколько мама может быть уверена в том, что знает все о ребенке? И нужно ли, чтобы он все рассказывал?

— Важно соблюдать баланс: требовать, чтобы он рассказывал все — нельзя, договориться о том, что в сложных случаях мы решаем проблемы вместе, нужно. Сохранять доверие — это базовая вещь в отношениях с подростках. Внешний вид, пирсинги, татуировки — это вообще не важно, это границы его тела, его собственность. Старший в 13 лет сделал татуировку, до сих пор с ней ходит, а вот когда волосы в 15 выкрасил в цвет бешеного апельсина, то быстро понял, что погорячился, и больше не бунтовал.

Я в юности вынуждена была соблюдать строгие правила, но мы могли бунтовать в другом — на сцене.

Наша проблема в том, что мы все были хорошими девочками и делали, что сказала мама. Родители всегда противились моему выбору актерской профессии: она зависима, нестабильна, лучше быть преподавателем, потому что всегда будет работа. И я закончила философский факультет МГУ. Кто бы мог предположить, что в 90-е годы все встанет с ног до голову? И что именно актерская профессия станет для меня, и для моих университетских друзей с дипломами спасительным кругом?

Поэтому, когда старший сын вдруг на на втором курсе ГУУ передумал там учиться, его отец Лёша Кортнев на мои волнения ответил: «Ты забыла, что я ушел со второго курса мехмата?»

Я говорю: «Ну все-таки нужно получить профессию». «Какую? Посмотри, чем ты сама занимаешься, чем все мы занимаемся!» Тогда я пошла к своему отцу, а он признался: «Никогда раньше не говорил, но вообще-то я бросил Бауманку после второго курса». И действительно, он пошел после этого в армию, а потом поступил в Иняз и закончил его с пятью языками.

Возраст счастья

— Вы задумываетесь о возрасте?

— Об этом невозможно не задумываться, потому что у меня есть зеркало. И когда много ездишь и вдруг понимаешь, что не выдерживаешь сильных нагрузок, что организм изнашивается, то уже сталкиваешься с необходимостью беречь себя. Таких гастролей, как в 2007-м, когда в 3 часа ночи встал в Перми, а вечером у тебя концерт в Севастополе, у нас больше нет: я на такое уже просто не подписываюсь.

Для поколения моей бабушки вообще не существовала такой темы — возраст, старение, изменения внешности. Они только что пережили войну, они остались живы, в 1956 году им дали квартиру, дачу — бабушка ценила каждый день своей жизни и жаловаться на то, что она выглядит не так, как раньше, ей в голову не приходило! Они сравнивали все с предельным испытанием, с войной. У нас, поскольку мы сравниваем себя с Западом, который давно живет хорошо и стабильно, и ориентиры у нас поменялись. Еще и потому, что глянец долго убеждал нас, что молодость и есть красота, а стареть просто неприлично. Но в тренд вошли возрастные модели: ура, рекламодатели наконец сообразили, что не юная, а именно взрослая женщина — платежеспособна и в состоянии себя порадовать.

И еще у людей есть отчетливый запрос на осознание себя, на духовные практики: что-то, что дает тебе силы и энергию, дает ощущение, что ты — часть чего-то большего. Но всем этим увлекаются все-таки в городах-миллионниках. Мы ездим с концертами по стране, и видим, что многие живут тяжело. Иногда люди просто выживают, им, честно, не до духовного развития. Поэт Андрей Усачев, мой прекрасный партнер по «Детской площадке», однажды на вопрос «Почему сейчас люди так мало читают», ответил: «Да потому, что когда ты провел целый день на заводе в грохоте, тебе не до книжек! Все, что тебе нужно, это стакан водки!»

— Но на ваши концерты все-таки приходят.

— Да, у меня есть своя ниша, свои слушатели, это замечательно. Но чисто визуально все очень неоднородно в стране. Что меня больше всего сейчас волнует, это тема насилия в семье. Слушайте, с этим надо что-то делать! Даже в сытой, относительно благополучной Москве иногда видишь такие безобразные сцены, а когда на курорте слышишь детский рев и взрослые вопли, 99% это будут русские. Я понимаю, что у нас северные широты, суровая жизнь — здесь все дается труднее, чем в странах с мягким климатом, это правда.

Нужен какой-то общественный договор. Иначе мы получаем поколения за поколениями нелюбимых, покалеченных детей, которые потом практикуют такое же воспитание — и эта цепочка насилия не прервется. Это как с ремнями в автомобиле. Я после аварии (в 1993 году Ирина Богушевская попала в серьезную автокатастрофу — прим. Ред) всегда пристегиваюсь. И раньше в такси невозможно было пристегнуться: или ремень не работал, или еще что-то. Ввели штраф большой за это дело — и в течение месяца все, как зайчики, тут же стали пристегиваться. Я мечтаю, чтобы в теме детского насилия общественный договор так же изменился.

— У проекта «Детская площадка» — тысячи поклонников среди детей и родителей. Вы часто выступаете с благотворительными концертами?

— Мы не можем делать это часто, каждый из моих музыкантов работает еще в нескольких проектах. Но мы стараемся помогать. Здорово, что сейчас благотворительность становится хорошим тоном. Не всех больных, не всех несчастных можно спасти, но всем можно дать ощущение, что ты не один. В 1995 году, когда маме в очень поздней стадии диагностировали рак груди, то нам запретили говорить ей об этом. И это бетонная плита, которая падает тебе на голову — и ты оказываешься один на один с этим горем, с бездушной системой. Мы поддерживали вранье полгода, потом я не выдержала и сказала: «Мама, ты должна понять, ты должна собраться, ты должна бороться». И она полностью перестроила свою жизнь. Сейчас многое изменилось в обществе, и это прекрасно.