Музыкант, гонщик и телеведущий Николай Фоменко, которому сегодня исполняется 54 года, о природе секса и других удовольствиях. Трудно найти свою женщину. Секс принимается за наркотики, наркотики — за секс. Тут, главное, на мозг давление не надо оказывать. Математический расчет тут не помогает. Девушка что? Она же не видит мужчину. Главное — звук!Ты сразу ее на юмор — пам! И все будет отлично. Они же обожают, когда смешно. Я пожилой человек. У меня клаустрофобия, перемежающаяся с медвежьей болезнью. Мои главные вдохновители — диван и его подруга ванна. Отдыхаю, перемещаясь с одного в другую и обратно. Я просыпаюсь, беру книжку, иду в ванную и провожу там час. Моя бабушка говорила: «Как хорошо было после войны!» — «Почему, бабушка?» — «Никого народу». Такая питерская штука… И вот эти вот санитары леса: война, СПИД, чума — они прочищают обстановку. Десять килограммов души отведено на планету Земля. И, допустим, мы их делим между тремя миллиардами — два Леонардо получаем, как пить дать. А потом на эти десять килограммов души становится шесть миллиардов, а потом двенадцать. Это приближает нас к примитиву широкого профиля. У зажатости есть определенные плюсы. Как в английском обществе — скованность дает возможность состояться такому явлению, как панк-рок, например, или Beatles, или Rolling Stones. Мы сидели группой товарищей, выпивали. Вбежал наш приятель: «Блин! Вот она!» — и положил виагру на стол. А мы воткнули уже граммов по триста виски, все было нормально. У меня ощущение было минуте на второй-третьей, у меня так раздуло башку, клянусь! Причем в смысле давления у меня никаких проблем. В общем, я не реализовал преимущества. Вначале не поехал, потом решил, что поеду, потом все вернулись, а тут занято, а где, а я пока полежу. Я полежал, а утром встал — голова надута как мяч. А то, что находится в самом главном месте, — это просто буратинская штука, тебе просто прибили. Ты можешь удариться ею, дверь закрыть, пиджак повесить — без вопросов. Мне показалось, что это убивает все тактильные ощущения. Очень много людей живут, зная, как на люстре потрахаться и в магазине, но понять природу этого кайфа им не дано. Это как любовь. Осенили тебя или не осенили. Если у тебя нет с женой такого секса, будто ты спрыгнул с пятидесяти метров в воду и улетел, – считай, его нет совсем. Ну, может, иногда с пятнадцати метров. А иногда со ста пятидесяти! Драться очень умею и очень не люблю. Каждый раз с последствиями. Одному человеку глаз вот уронил. У нас никакого кино нет. Любой советский фильм по эмоциональному уровню, по уровню профессионализма, убийственной тонкости вышивания — он угнетает любую помойку, которая идет сейчас. Это пройдет. Другое состояние свободы должно начаться. Питер. Маленький город, абсолютно европейский, в котором жили абсолютно продвинутые граждане. Остатки разбитого вдребезги, девятнадцатый век. Мы все были воспитаны бабушками, которые разговаривали на трех языках. С одной стороны, пушкинская свобода, а с другой — абсолютный хайтек. В двадцать пять ты весь во власти телесного, плотского. А в сорок пять ты еще в полном порядке, ты еще можешь те же самые три раза легко. Только эти самые три раза она не забудет никогда! А про 25-летнего она наутро спросит: «Кто-кто?»