«20 июня 1985 года поженились тромбонист и флейтистка. Вскоре тромбонист «махнул не глядя» свой инструмент на гитару. Так и образовалась группа «Ч.Ч.»». Это краткая история и музыкального коллектива, и семьи.

«Чета Чиковани» (группа «Ч.Ч.») за эти годы родила сына, записала несколько альбомов, переехала из Казахстана в Санкт-Петербург, пришла к православной вере, а гитарист был рукоположен в диаконы. Они продолжают вместе писать песни и выступать, а главное – радоваться друг другу каждый день.

Юрий и Марал Чиковани по душам поговорили с автором журнала «Батя» Игорем Луневым о семейных отношениях, воспитании сына и, конечно, музыке.

Рисунок питерской соседки семьи Чиковани, сделанный по фотографии 1995 года. Художница только пририсовала кота. «Фото сделано во дворе нашего домика в Алма-Ате, который мы тогда смогли наконец-то себе купить. Сейчас тот период жизни кажется счастливым — мы же склонны к ностальгии. На самом деле он, как и другие, был трудным…»

Было принято: родился сын – «здорово!»

— Что ты почувствовал, когда у тебя появился сын?

Юрий Чиковани: Я был тогда очень молодой, мне было 24 года. Честно могу сказать, на тот момент отцовских чувств во мне практически не было. Это было студенческое время, я учился в консерватории, Марал была у моих родителей, там она родила ребенка. Я приехал на каникулы и увидел сына. Ну, конечно, я был горд – сын родился, все такое. Это было общепринято, что если родился мальчик, то «вот здорово», а если девочка, то «ну, ничего страшного». Но я был очень далеко от настоящих отцовских чувств.

Марал Чиковани: Как он мне сказал: «У меня еще отцовские чувства не созрели».

Ю. Ч.: Я считаю, что мы слишком рано поженились, недостаточно воспитаны были для этого.

Марал и Юрий Чиковани

— Юра, твои отношения с отцом повлияли ли на твои отношения с сыном?

Ю. Ч.: Психологи, конечно, говорят, что все откладывается в подсознании. Но думаю, нет, отношения с отцом не повлияли.

Я жил с родителями до 16 лет, а после этого отец не имел на меня практически никакого влияния. А до 16 лет… Ничего особенно припомнить не могу – обычная семья сельских интеллигентов. Скажем так, мне не все нравилось в отношениях с моими родителями, и как мне кажется, я сделал выводы и не перенес это на отношения с моим сыном. Отец за меня не проживал мою жизнь, я жил сам, сам набивал шишки, сам себя корил за то, что недостаточно искренен в отношениях с сыном в те или иные моменты, и радовался, когда у нас возникало какое-то взаимопонимание.

М. Ч.: Мне кажется, что Юра со своим сыном занимался больше, чем отец занимался с ним. Гулял, что-то делал, тем более, что я училась, и в определенный период Юра проводил много времени с Витей.

Ребенок творческих родителей

— Как ваш сын чувствовал себя в так называемой «творческой атмосфере»?

Ю. Ч.: Вероятно, ему было непросто. Но если человеку сравнить не с чем, он просто принимает свои обстоятельства. Скорее, он мог бы, когда уже немного подрос, сравнить себя с ребятами, которые росли в неполных семьях, и почувствовать, что его жизнь более благополучна. А наше музицирование он воспринимал, как данность. Всегда, когда была возможность взять Витю, мы его брали с собой – на концерты, на другие мероприятия. Он спокойно это все воспринимал. К тому же, мы поначалу выступали в достаточно приличных местах (смеется).

Юрий и Марал Чиковани

М. Ч.: Хоть мы жили и тяжело – учились, работали, жили на съемных квартирах с печным отоплением, с плитами на привозном газе и так далее, тем не менее, когда мы вечерами садились музицировать, то Витя года в два или в три говорил, что тоже хочет, просил «гармошку»-камертон – и дул туда, а папа ему играл. Что-то придумывали на ходу. Юра ему пел: «По улице ходила большая крокодила, во рту она держала кусочек одеяла», ребенок начинал плакать, хватал свое одеяло (смеется).

Ю. Ч.: Марал училась в консерватории, и практически все ее однокурсники вышли из семей музыкантов. То есть родители-музыканты отдают ребенка с малых лет в музыкальную школу или музыкальный интернат, и он поневоле уже становится музыкантом. Мы об этом тоже немного подумали. Марал, сколько лет Вите было, когда мы ему сделали любезное предложение заниматься на флейте?

Виктор Чиковани

М. Ч.: Года четыре, наверно. Ему предлагал мой педагог: «Витя, какие у тебя хорошие губки! Ты не хочешь на флейте играть?»

Ю. Ч.: Он категорически отказался. К профессиональному обучению музыки не проявил никакого интереса. И только в старшем школьном возрасте он увлекся ударными, даже ходил заниматься к Максу Клоцу, известному преподавателю.

— Да ведь одно время он и с вами выступал. Что с проектом «Ч. Ч. + Ч.»?

Ю. Ч.: Мы его делали в первую очередь ради сына, чтобы дать ему дополнительную возможность себя проявить. Сейчас он продолжает играть, но в качестве хобби, у него работа настолько серьезная, что не позволяет достаточно свободно музицировать. Ели бы он активно играл до сих пор, думаю, мы бы продолжали играть вместе. А так у нас было всего несколько концертов, по пальцам можно пересчитать.

Совместное выступление Юрия, Марал и Виктора Чиковани

— Как раз в то время Витя играл еще и в группе со своими сверстниками какую-то молодежную музыку. У вас не было с ним жанровых противоречий?

Ю. Ч.: Нет. Да и музыка, близкая нашему поколению, ему не чужда. Он переслушал гораздо больше, чем мы с Марал, и то, что наше, и то, что до нас, и то, что после. У него очень широкий музыкальный кругозор.

М. Ч.: Вообще, он разносторонний человек – рисует, в подростковом возрасте неплохую прозу писал. Помню такой момент: лет семь-восемь назад сидели с друзьями на вечеринке, кто-то включил телеканал «100» (тогда был у нас в Питере такой), там показывали выступление какой-то команды, а Витя говорит: «Что за лажа!» Его спрашивают: «А кого, по-твоему, надо показывать?» – «Ну, хотя бы моих родителей». Он нас высоко оценил.

Сын Юрия и Марал Чиковани Виктор

— Юра, ты занимаешься творчеством, и это занятие не приносит тебе стабильного дохода. У тебя нет ощущения, что ты как-то обделяешь своих близких в материальном плане? Ведь ты же мог бы быть, например, музыкантом оркестра…

Ю. Ч.: Не мог бы. Если бы я занимался чем-то другим, то, вероятно, мучился бы вопросом, зачем делаю то, что делаю. А сейчас я этим вопросом не мучаюсь, у меня нет никакого дискомфорта в связи с моим нынешним делом.

Юрий Чиковани работает кочегаром и служит диаконом в одном из питерских храмов

Вообще, это такой двоякий вопрос. С одной стороны, да, любой художник много сил полагает на то, чтобы состояться на выбранном им поприще, и при таком ходе событий, конечно же, в какой-то степени ущемляет свою семью. С другой стороны, если бы он так не делал, не посвящал бы много часов выбранному им занятию, то он бы не состоялся, как художник, и не стал бы мужем, отцом, который все-таки что-то сделал в этой жизни. Это, может быть, никак не выражается в деньгах, но есть же много других факторов. Думаю, в данном случае плохо, когда человек агрессивно рвет пространство, думая о том, что он художник от Бога, и при этом эгоистически относится ко всем своим близким. Должен быть у человека разговор со своей душой, со своей совестью.

«Город с плохой погодой», трудные возраста и переосмысление

— Сколько Вите было лет, когда вы переехали в Санкт-Петербург? Как он воспринял переезд? Не винил ли он вас за что-то в связи с этим?

Ю. Ч.: Двенадцать. Ему, конечно, психологически тяжело было – из-за смены школы, из-за смены окружения. У него были проблемы с учебой из-за всех этих переездов. Со сверстниками у него возникали конфликты, даже нам приходилось вмешиваться. Но он не был трусом. Были случаи, когда мы давали ему возможность самому решить свои вопросы – когда это происходило на равных. А когда более сильный мальчик, да еще и не один изо дня в день его донимал, тут уже я вступился.

Когда переехали, он на нас не обижался, а в период подросткового максимализма, когда происходит отторжение всего, что связано с родителями, он говорил, в том числе, и такое: «Что за город? Вы что, не могли поехать куда-нибудь, где нормальная погода?» Сейчас он живет в Москве, приезжает к нам и говорит: «Все-таки какой замечательный город Питер!» В подростковый период с ним было сложно, не проще, чем в большинстве семей. Думаю, что более-менее гладко этот период проходит там, где есть какие-то глубокие семейные традиции, где представители разных поколений постоянно общаются друг с другом и есть какая-то цементирующая основа отношений – нравственная, религиозная.

— В этот подростковый период Вити вы пытались как-то разрешать эти сложные ситуации или считали, что это как-то само наладится со временем?

Ю. Ч.: Мы сами тогда были далеки от понимания этих проблем. Только в связи с пребыванием в Церкви я стал переосмыслять семейные отношения и достаточно поздно осознал, что я мало люблю своих близких. Я начал что-то с собой делать в связи с этим. Потом мы с Марал обсуждали эти вопросы, мало-помалу незаметно что-то выправилось.

Юрий и Марал Чиквани

— А что нужно делать, чтобы измениться в этом плане?

Ю. Ч.: Раздражение, нетерпимость обращать в первую очередь на себя. Ведь себе я прощаю очень многое, а если кто-то из близких делает подобное, сразу появляется у меня неприятие. Тут и тщеславие разыгрывается, и самолюбие, и саможаление – да что только ни разыгрывается… Но если нет любви, то ничего хорошего и не выходит – никакими установками, правилами этого не заменишь.

М. Ч.: У обычного человека первый трудный возраст – подростковый, приблизительно от 12 до 15 лет, второй, как я убедилась на примере нашего сына и детей наших друзей, начинается после 20. Где-то в 23 – 26 лет начинается у них уныние, разочарование в жизни, ужасные депресняки, многие не могут обойтись без помощи психологов. Слава Богу, нам удалось найти хорошего психолога. Но сыграло роль, видимо, и то, что нами в Витю было вложено в детстве.

Ю. Ч.: Общая проблема взаимоотношений родителей с детьми-подростками, у которых начинаются трудности собственного становления в этом мире, заключается в том, что мы, родители, эгоистически не хотим своих детей отпустить. Мы строим по поводу них какие-то планы, сравниваем их с тем, какими мы были в этом возрасте: «Да я в твои годы…» – такие глупости.

Если говорить о раннем детстве Вити, то о процессе воспитания, как таковом, я и не думал, знать не знал. К тому же, когда мы должны были быть воспитателями, времена были смутные – перестройка, потом 90-е годы, когда мы бегали с сумками по рынкам, чтобы заработать на хлеб насущный. В стране все рушилось и общее отношение к воспитанию детей, думаю, было в таком же кризисе, как и все остальное.

Виктор Чиковани

— Вы крестились, когда Витя был уже довольно взрослый, как он воспринял ваше воцерковление?

Ю. Ч.: Никак особенно. Сам он не крестился, мы не настаивали. В период моего неофитства мы с ним говорили, я пытался приводить какие-то доводы в пользу существования Бога, он отвечал, что все это ерунда и ссылался на ученых, я ему пытался объяснить, что ученые бывают разные, а наука никак не опровергает веру.

М. Ч.: Но, кстати, он потом очень интересовался разными учеными, и то и дело про кого-то говорил мне: «Мама, а он верующим был!» Про того же Пирогова. Я ему рассказала про святителя Луку (Войно-Ясенецкого).

Ю. Ч.: Постепенно в нем тоже происходило изменение отношения к этому вопросу. Креститься он не собрался, но в какой-то момент начал спорить с воинствующими атеистами, защищать христианские ценности. Видимо, он как-то проникся и начал считать эти ценности своими.

Сейчас я убежден, что не надо человеку навязывать Бога. Человек сам придет. А мы должны быть хотя бы слабым отражением того, что мы знаем о Боге, того, как мы Его понимаем.

Привычка быть вместе

— Вы всегда жили в весьма аскетических по современным меркам условиях. Возникает ли у кого-то из вас желание иногда побыть одному? И если да, как вы решаете этот вопрос?

М. Ч.: С самого начала мы были все время заняты: сначала он учился, я сидела с ребенком, потом я пошла учиться, он бросил консерваторию, но очень много писал стихов, то есть тоже был занят. И я привыкла ему не мешать, к тому же была занята – и он не мешал мне. Даже потом, когда учеба закончилась, мы привыкли быть вместе, но в то же время каждый заниматься своим делом.

Юрий Чиковани

— Но у человека в семье должно быть свое личное пространство – пусть даже очень небольшое? Или это принципиально невозможно?

М. Ч.: Мы об этом не задумывались. Но, видимо, у каждого из нас есть какое-то свое пространство. Это получается естественно.

Марал Чиковани

Ю. Ч.: Мы стараемся проникнуться словами из Библии: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их». То есть человек – это мужчина и женщина. В принципе те, кому посчастливится, становятся единым целым.

Ч. Ч.

— Про мужа и жену это понятно. А как быть с ребенком? Ведь он в этом союзе несколько обособлен.

Ю. Ч.: Про ребенка мы мечтаем, чтобы он в конце концов женился и прирос к своей жене. Но когда мы жили с ним вместе, естественно, у него было свое личное пространство, а у нас с Марал – не у каждого из нас, а у нас вместе – свое. Просто разные этапы есть в семейных отношениях. Да, бывало, я задерживался в каких-то мужских компаниях, причем бывало, что подводил Марал, она меня ждала, а я где-то зависал. А сейчас мне это неинтересно, честно скажу. Хочется побыстрее сделать все дела и домой.

— В чем секрет крепости семьи? Или об этом вообще не надо думать?

М. Ч.: Помню, когда мы с Юрой только начали встречаться, я когда его издалека видела –там был магазин «Мелодия», где иногда продавались хорошие пластинки, и вот Юра выходил оттуда, такой в джинсах, в клетчатой рубашке, с длинными волосами, с усами – у меня прямо радость какая-то… не то, что сердце замирало, а просто вижу его и радуюсь. А он улыбается идет, в таких очках с металлической оправой. И вот сейчас то же самое. И практически всю жизнь, сколько мы вместе, вот так. Собирается куда-нибудь по делам, в магазин или еще куда, говорит: «Марал, пойдем со мной! Вдвоем же веселее».

А вообще хочу сказать, что мы – я, Юра и Витя – жили, как три друга, три товарища. И до сих пор так оно осталось.

Ю. Ч.: Сейчас по мере нашего общего взросления, мне кажется, наши отношения становятся даже еще теплее, сердечнее, естественнее. Мы все больше начинаем ценить друг друга.