Юлия Куфман честно признаётся, что от затроганности и дефицита одиночества ей порой хочется совершить побег в космос Самая жесть была, когда Соне было три, а Семке 11. Вечером мне казалось, что у меня болит все, но сильнее всего — язык и мозг. У меня просто челюсти судорогой сводило от непрерывного коммуницирования с детьми. Мам, мам, мам, мам, мам, маааааааам, мам, мам, мам, мам, муам, муааааам, мам, мам, мам, мам. Иногда я закрывала дверь в спальню на замочек, и делала вид, что его заклинило, а дети скреблись снаружи, дёргали ручку, засовывали пальчики и всякие предметы в щель под дверью. Однажды, когда мой мозг болел особенно сильно, под дверь мне засунули огромный лист бумаги. На нем были Сонины отпечатки ладошек (акварельные, мамы вот щас вздрогнут, я знаю), много-много сердечек, всякие надписи типа «мама мы тебя любим открой дверь» и почему-то танк и самолёт. Я ржала над этим листком, но и рыдала одновременно, и больше всего в тот момент мне хотелось улететь на Марс. Господи, благослови всех мам планеты. Сколько из них сейчас, пока вы читали этот текст, больше всего на свете мечтали улететь на Марс. Представила: сидит такая мама в скафандре на марсианском песке, прислонившись к марсианской скале, отдыхает в абсолютной тишине, в наушниках попискивает вселенная, и вдруг сквозь шорох и помехи доносится вот это вот: мам, мам, мам, мам, муам, ну муааааам!!