Сегодняшний день я запомню на всю жизнь… Старый Арбат. Вечер. Возвращалась домой из парикмахерской, после рабочего дня. Проходя мимо магазина «Антиквар» снова встретила милого старичка, продающего букетики ландышей, с которым мы видимся почти каждый день и уже успели подружиться. Павел Григорьевич – смешной такой, похож на Эйнштейна, и всем улыбается. Как бы я ни спешила домой, я просто не могла не подойти к нему и не поздороваться, спросить как дела, столь велико было моё уважение к этому милому человеку. Я не сразу поняла, что ему нехорошо. Я думала, Павел Григорьевич присесть хочет, а он медленно падал на скамейку, букетики выпали из дрожащих рук. Я села рядом, положила его голову к себе на колени. Пульс еле прощупывался, но, благо, сознание понемногу возвращалось. Вызвала скорую помощь. Он говорил, что видит какого-то мужчину, который за ним пришел, но рядом со скамейкой я не видела никого. - Я – грешник!…(дыхание тяжелое) Как вы думаете, какой Он? - Кто? - Бог… Я всегда любил Его (пауза), поговорить хотел, про маму спросить… Как мне показалось, он был напуган, я старалась его успокоить. Стала гладить его по косматой кудрявой голове, как мама, и, неожиданно для меня, Павел Григорьевич заплакал. - Я знал, что ты придёшь… (пауза) Я очень ждал, что ты вернешься и заберешь меня из детского дома…, – сквозь слезы произнес старик. Этот пожилой человек, родившийся в послевоенное время, проживший больше 70 лет, на моих глазах превращался в маленького мальчика. У меня пока нет своих детей, и материнские чувства мне не знакомы, но, я держала его на руках, как ребенка, которого очень любила, перед которым мне было стыдно, от слез его мне было невыносимо больно. Моё сердце не знает молитвы равной по чистоте той, которая рождалась от этой боли. - Ты такая красивая, я такую тебя себе и представлял. Смотри, я косыночку твою сохранил… С волнением, немеющими, непослушными пальцами он достал из внутреннего кармана шелковую косыночку в мешочке, которую носил у сердца всю жизнь – единственное, что у него от мамы сохранилось, как святыня. Целует эту косыночку и протягивает мне. Невозможно было сдержать слез. - Какой ты у меня умница, Павлик! - (тихо, но по-детски восторженно) Я хорошо учился, мамочка, на одни пятерки, я инженером стал. Я собрал в чемоданчике все дневники с каждого класса, золотую медаль школьную, красный диплом, все-все грамоты, чтобы тебе показать, когда ты придёшь. У меня даже государственная награда есть, меня по телевизору показывали. Ты смотрела? Президент вручал! Слезы текли по его щекам, и этот преданный детский взгляд в самое сердце ждал награды за всю жизнь, образцово прожитую ради капельки любви. Я вытирала ему слезки, он целовал мне руки, прижимал к глазам и плакал навзрыд… - Конечно, смотрела! Я горжусь тобой, Павлик, ты у меня самый лучший, мальчик мой. - (уже тяжело дыша) А как ты жила, мамочка? А то я всё про себя… Я не знала, что ему сказать. Меня переполняло чувство вины, огромная боль, неизвестная и чуждая мне доселе. - Я всегда о тебе помнила и любила тебя. Прости меня! Павлик, прости меня, сыночек, мальчик мой! Он будто сквозь сон улыбался мне, как маленькие дети улыбаются, засыпая. Руки его остывали, пульс почти не прощупывался. Вдалеке уже были слышна сирена скорой. Он произнес почти шепотом: «Прощаю! Не уходи только…» Человек этот «растворялся» в пространстве, а я, крепко обняв его, сквозь слезы говорила ему на ухо: - Ты Его не бойся, Он очень добрый, Он очень любит тебя, очень-очень! Потом, колыбельную стала петь ему и качать легонечко. Уснул мой Павлик. Когда скорая подъехала, его уже в этом мире не было. Что-то во мне умерло вместе с ним, а что-то воскресло – материнское, родилось заново, очистилось настолько, что воздух вокруг стал сладким, а сердце радовалось боли. Совершенно не понимая, сколько времени прошло, идя по Арбату, я услышала старую, но очень красивую песню. В этом состоянии смысл каждого слова её мне слышался по-новому. Красивым женским голосом, похожим на те, что звучали с грампластинок, как бальзам на душу ложилось: «Ничто на земле не проходит бесследно, и память ушедшая тоже бессмертна…». Всё внутри дрожало. Ночь была бессонной. Наутро, выйдя на лестничную клетку, я увидела около мусоропровода десяток пакетов с пустыми бутылками из-под алкоголя и прочим старьем. Моя соседка, долгие годы страдающая от алкоголизма, продолжала выносить пакеты. «Ну, всё, – подумала я, – и квартиру уже продает». Трезвой её почти никогда не видели, никто о ней ничего не знал, иногда она приходила ко мне за хлебом. Соседка поставила пакеты, подошла ко мне и робко поздоровалась. Видно было, что хочет что-то сказать, но не решается. - Я хотела попросить, ну, если вам не трудно, я не хочу вас беспокоить… - Денег на выпивку я вам не дам и вы это знаете. - Ой, нет, что вы! Я завязала – вот-те крест! - Тогда что? - Ну… Вы можете меня подстричь, приличная чтобы… А зарплату получу и отдам, честное слово. Дома вот прибраться хочу, чтобы соцработники пришли, посмотрели и разрешили на выходные сына взять. - (очень удивленно) У Вас есть сын? - В третий класс уже пошел. - И где он? - (опустив голову) В детском доме мой Павлик. Я как работу найду, заберу его. - Павлик…? (пауза) Нам в парикмахерской уборщица нужна, платят хорошо. Пойдёте? Я бесплатно вас подстригу. И косыночку вам подарю красивую, шелковую! Рузанна Казарян