Его участниками стали четыре известных экономиста, доктора наук: профессор Парижского университета Sciences Po Сергей Гуриев, ректор Российской экономической школы (РЭШ) Рубен Ениколопов, завотделом международных рынков капитала ИМЭМО РАН Яков Миркин и профессор РЭШ Олег Шибанов.

— Какие наиболее уязвимые места (отрасли, регионы, финансовые, производственные цепочки) выявил этот кризис в российской экономике и как эти «узкие места» будут «расшиваться» после кризиса?

Гуриев: — Список очевиден: рестораны, отели, туризм, транспорт, строительство, недвижимость. Чтобы помочь этим отраслям, государство должно предпринять более существенные меры поддержки.

Ениколопов: — Больше всего, безусловно, пострадали компании и работающие в них люди из тех индустрий, которые должны были полностью закрыться во время карантина. Но многие компании тесно связаны друг с другом через производственные цепочки, поэтому с негативными последствиями сталкиваются и предприятия, не затронутые напрямую ограничительными мерами.

Ведь если перестают работать ваши поставщики или клиенты, то и вы несете огромные потери. Мы плохо представляем себе полную картину таких цепочек, поэтому точно предсказать, кто именно пострадает, крайне сложно. Но уже понятно, что этот кризис приведет к структурным изменениям, так что для некоторых отраслей проблемы не закончатся с завершением кризиса. Доля занятых в индустрии туризма, офлайн-ритейла уже не вернется к прежним значениям. Важно будет дать возможность людям безболезненно перепрофилироваться и перейти в другие сектора экономики.

Миркин: — Бедная медицина. Примерно 10–15 регионов с крайне низкими доходами и продолжительностью жизни населения стали настоящими зонами национального бедствия. Плохо пришлось обрабатывающим производствам. В апреле на десятки процентов упали машиностроение, электроника, производство мебели, одежды, обуви. Легковые автомобили — почти на 80%, стиральные машины и холодильники — минус 75%. Впрочем, новых болезней не появилось. В России как не производились многие товары, так и не производятся. Полки магазинов заполняются Китаем. Исправится ли ситуация после кризиса? Скорее всего, нет.

Шибанов: — В кризис была попытка попробовать взаимодействовать на уровне передачи большего объема полномочий губернаторам, и часть справилась со своей работой. С другой стороны, коронавирус выявил и слабые места в медицинском обеспечении некоторых регионов. Строго говоря, после кризиса для кадрового резерва может возникнуть шанс проявить себя.

Работа и зарплата

— Людей волнует больше всего ситуация с рабочими местами, зарплатами и доходами. Что с ними будет происходить в ближайшем будущем?

Гуриев: — Даже по официальному прогнозу, предстоит серьезное снижение доходов. Если рецессия затянется, не стоит ожидать восстановления доходов до уровня 2019-го даже к 2022 году.

Ениколопов: — Боюсь, что тут нас в ближайшее время ничего хорошего не ожидает. Безработица, в том числе скрытая, будет расти, а зарплаты и доходы — падать.

Миркин: — За март-апрель число официально зарегистрированных безработных выросло в 2,4 раза. Сейчас их больше 1,2 млн человек, по официальным данным. Но «официальные» — лишь часть безработных. Даже по оптимистичным оценкам, их в 4,5–5 раз больше, то есть 5,5–6 млн человек. Правда, бывали времена и гораздо хуже (конец 1990-х). Главное - не залезть в зону безработицы в 12–15 млн чел. Может ли это случиться? Спросите у пандемии и цен на нефть. С высокой вероятностью мы не прошли еще дно кризиса рынка труда.

Шибанов: — Ожидаем рост безработицы, отсутствие роста зарплат, меньшее количество высокодоходных и производительных рабочих мест. Особенно сложно может быть выпускникам вузов этого и следующего года, но и у более возрастного населения, которое может сильно пострадать от вируса, ситуация выглядит пессимистичной. Снижение средних зарплат может составить до 5%, а безработица на пике — 8–9%.

Рубль, доллар, евро

— Еще один вечный источник для волнений россиян: курс рубля по отношению к доллару и евро. Ваш прогноз?

Гуриев: — Уровень неопределенности очень высокий, но сегодняшний курс рубля полностью отражает рыночные реалии.

Ениколопов: — В этом плане я не ожидаю серьезных проблем. Такие институты, как бюджетное правило и инфляционное таргетирование, уже доказали свою эффективность. Даже после катастрофического падения цен на нефть курс рубля ослаб не так сильно. И при сохранении текущей политики Центрального банка заметного увеличения инфляции тоже не будет.

Если не произойдет еще одного масштабного падения цен на нефть (что маловероятно), нас не ожидает существенное снижение курса рубля. Безусловно, он может колебаться в небольшом коридоре относительно текущих значений, но это будут вполне умеренные колебания.

Миркин: — Рубль завис на длинном тренде ослабления. Причина — слабая экономика, зависящая от внешних, крайне неустойчивых переменных. Внутри года рубль может мотать как угодно, скажем, от 67 до 80 рублей за доллар. Мы все это уже видели. Но неизменно на горизонте в несколько лет мы увидим рубль слабее, чем год назад. Следующий прыжок — к 78–85 рублей за доллар США.

Шибанов: — Следуя примеру Банка России, не берусь прогнозировать точное значение курса. Он может оказаться в любом значении интервала 65–85 рублей за доллар к концу года.

Доходы, нефть, ВВП

— Минэкономразвития подготовило макропрогноз, из которого следует, что в 2020 году падение ВВП России составит 5%, доходов населения — 3,8%, нефть будет стоить $30 за баррель, а дефицит бюджета достигнет 8,5%. Согласны ли вы с этими оценками? Какие из них наиболее важные для страны?

Гуриев: — Это реалистичный прогноз, но у него серьезные downside risks (риски снижения). Спад российской экономики может быть более глубоким. Это случится, если мировая экономика погрузится в рецессию, например, из-за второй волны эпидемии. Или если в России будет вторая волна и возникнет необходимость продлить карантин.

Ениколопов: — Сейчас прогнозы делать сложно. Многое будет зависеть от того, как будет развиваться эпидемиологическая ситуация и не придется ли вновь вводить ограничительные меры. Скорее всего, в каком-то виде придется. Тогда падение ВВП и доходов населения будет еще больше. Падение ВВП может составить до 7–10%, а доходов — до 5%.

Миркин: — Прогнозы в этом году будут еще не один раз меняться. Все зависит от динамики пандемии и мировых цен на сырье. А с ними может случиться все что угодно: волны, резкие колебания.

Думаю, нефть марки Brent в этом году будет колебаться на уровне $20–60 за баррель. Самые важные факторы для страны — это динамика пандемии и цены на нефть, вызывающие изменения в ценах на газ и во всей гамме цен на сырье. Кроме того, важен спрос на сырье со стороны ЕС и Китая, главных клиентов России. У них ведь тоже кризис. Не стоит забывать и про курс доллара к евро. Доллар сейчас сильный. Он давит вниз на мировые цены на сырье, ослабляет рубль.

Шибанов: — Да, у Минэкономразвития вполне консервативные оценки. Наверное, только про нефть ничего не понятно. Оптимизм вернулся на рынки. Так что, может быть, средняя по году цена превысит $30 за баррель. Остальные числа вполне в русле как предсказаний Банка России, АКРА, МВФ или Fitch, так и оценок макроаналитиков. Наиболее важна очередная просадка доходов граждан. Это болезненное снижение, и оно продолжает тренды прошлых лет, за исключением 2019-го и незначительного роста в 2018 году.

Выход из кризиса

— Глава Минэкономразвития Максим Решетников призывает готовиться к долгому и медленному выходу из кризиса. Вы разделяете это мнение, и если да, то на сколько может затянуться выход?

Гуриев: — Мировая экономика вернется к уровню 2019-го уже в 2021 году, но восстановление западных экономик и цен на нефть может занять больше времени. Поэтому прогноз Максима Решетникова не является избыточно пессимистичным.

Ениколопов: — Да, я абсолютно согласен. Надежда на V-образное восстановление была связана с достаточно быстрым решением эпидемиологических проблем, что на данный момент выглядит неправдоподобно. Скорее всего, мы уже прошли пик падения экономики, но восстановление будет длительным, перемежающимся с периодическими «откатами», вызванными необходимостью возобновления некоторых уже отмененных ограничений. И это в оптимистичном сценарии, при котором падение спроса не приведет к долгосрочной экономической депрессии, уже не связанной напрямую собственно с коронавирусом.

Миркин: — Решетников прав. В кризис обычно заходим быстро, выползаем медленно. Наша экономика и до кризиса была в стагнации. Поэтому выбираться будем медленно, трудно, по меньшей мере два года, если опять не налетит какой-нибудь «черный лебедь». И дальше будем показывать низкие темпы роста или сидеть в стагнации, потому что все в экономике настроено только на одно — ползти как черепаха.

Шибанов: — Да, это тоже похоже на прогнозы большинства независимых аналитиков. Причем затяжной выход из кризиса — специфика не только российских реалий, для большинства экономик прогнозы таковы, что к концу 2020-го мы не выйдем на уровень деловой активности конца 2019-го. Вообще наиболее вероятно, что мы будем в рецессии только в 2020-м, хотя многие аналитики считают, что проблемы могут затянуться.

Меры поддержки

— Российские власти приняли уже три пакета мер по поддержке экономики, бизнеса и населения. Как вы оцениваете эти меры? Какие из них попали в точку, а какие не сработают?

Гуриев: — Эти меры - запоздавшиt и недостаточные. До сих пор не понятно, какие из выделенных ресурсов были на самом деле получены потенциальными адресатами. Но в любом случае масштаб мер (3% ВВП) слишком мал не только по сравнению с мерами поддержки в развитых странах, но и с масштабом ущерба (ведь предстоящее падение, по прогнозу самого правительства, составит 5% ВВП).

При этом большую часть этой поддержки составляют не безвозмездные субсидии, а кредиты и налоговые отсрочки. Правильными мерами являются списание (за счет бюджета) льготных кредитов на поддержание занятости в малом и среднем бизнесе (но и они обусловлены слишком жесткими требованиями) и безусловная выдача 10 тыс. рублей на ребенка.

Ениколопов: — Наиболее важно сейчас поддержание спроса. А для этого государство должно оперативно оказывать поддержку наиболее пострадавшим слоям населения и компаниям. При этом объем поддержки должен быть сопоставим с размером падения ВВП.

С этой точки зрения правительственные меры, направленные на поддержку семей с детьми, безработных, малых и средних предприятий, безусловно, играют положительную роль. Но их объем и скорость, с которой выделяется эта помощь, кажутся неоптимальными.

Сейчас правительство делает правильные вещи, но слишком мало и слишком поздно. Особо проблематичным кажется введение формальных признаков «пострадавших отраслей», под которые не попадает существенное количество действительно пострадавших компаний.

Миркин: — Власти жадничали, боялись растратить резервы, давали предпочтение льготам, отсрочкам, но не прямым выплатам. В такой жестокий кризис размеры главного резерва — Фонда национального благосостояния — выросли с 8,2 трлн рублей в начале марта до 12,4 трлн рублей к маю, пусть и во многом за счет курсовой разницы.

Золотовалютные резервы у Банка России практически не уменьшились и составляют $560–570 млрд. В то же время объемы помощи оцениваются до 3% ВВП, что гораздо меньше пакетов поддержки в группе развитых государств (до 8–10%). Не так важно, какими инструментами, но общие размеры помощи могли быть хотя бы двукратно больше, особенно населению, малому и среднему бизнесу, бедным регионам.

Шибанов: — Набор мер выглядит корректным, и самым дорогим оказался последний пакет мер от 11 мая, который, в частности, включает в себя выплаты на детей. Сложности возникают в имплементации, поскольку не все средства доходят до компаний и домохозяйств. Я думаю, что большинство мер сработает, а часть уже дошла до граждан.

Рецепты и советы

— Есть ли какие-то рецепты действий со стороны государства, которые вы можете посоветовать властям для смягчения удара кризиса? Во сколько обойдется государству выход из кризиса? Располагает ли оно для этого соответствующими ресурсами?

Гуриев: — Все независимые экономисты предлагали более масштабные меры поддержки — и прямые выплаты населению, и гораздо более существенную поддержку малому и среднему бизнесу. У государства есть и достаточные ресурсы в ФНБ, и возможность заимствований.

Ениколопов: — Я бы посоветовал увеличить объем уже оказываемой помощи и отказаться от формальных критериев «пострадавших отраслей». С точки зрения поддержания спроса гораздо опаснее оставить без помощи тех, кто действительно пострадал от ограничительных мер, чем оказать помощь тем, кто пострадал не сильно.

Если исходить из того, что объем поддержки должен быть сопоставим с размером падения ВВП, то правительство должно выделить на эти меры минимум 5% ВВП или даже еще больше. Возможности для этого есть даже без средств ФНБ, так как уровень государственного долга России крайне низок по мировым стандартам и правительство способно финансировать эти меры за счет привлечения денег в долг.

Миркин: — Расширить прямую денежную помощь населению, самым нуждающимся — людям старше 70 лет, инвалидам I группы, инвалидам с детства, малоимущим семьям. Выплатить им хотя бы 15 тыс. рублей — это стоимость продуктов на 1–1,5 месяца. Также нужно существенно расширить список пострадавших отраслей, пользующихся льготами. Обеспечить кредитование под 0–1% для малого и среднего бизнеса за счет ФНБ или рефинансирования ЦБ. На все это ушло бы не больше, чем 20–25% ФНБ.

Шибанов: — Выход из кризиса, вероятно, обойдется в 3 трлн рублей минимум. Причем это будут дополнительные средства, поверх компенсации выпадающих из-за низких цен на сырьевые товары доходов бюджета.

Уже сейчас пакет объявленных антикризисных мер превышает 1,5 трлн рублей. В будущем нужно сделать две вещи. Во-первых, помочь бизнесу в трансформации долга и договоров. Во-вторых, есть необходимость более существенной поддержки затронутых кризисом отраслей. Может оказаться, что разрыв производственных цепочек, а также проблемы сектора услуг окажутся значительно глубже в течение времени, чем предполагалось.

Инна Деготькова