Брат за брата

Обычно финансисты начинают беспокоиться, если ВВП отдельной — в особенности развитой — страны растет медленнее, чем прежде. В 2019 году такая ситуация наблюдается в Германии — спад с 0,9 процента в годовом выражении в первом квартале до 0,4 процента во втором, в Великобритании — 1,2 процента во втором квартале против 1,8 процента в первом. В Италии и вовсе зафиксирован настоящий спад: совокупная стоимость товаров и услуг снизилась на 0,1 процента в каждом из кварталов с начала года.

Дальнейшие прогнозы для Берлина называют «зловещими», в Лондоне утешают себя робкими успехами по итогам июля, но сильно радоваться пока не спешат. Относительно спокойна может быть Франция: ее ВВП с апреля по июнь вырос на 1,4 процента против 1,3 процента в январе — марте.

Причины рецессии (существование которой некоторые чиновники и экономисты по-прежнему отрицают) у каждой страны свои. На Германии сильнее всего сказался упавший спрос на автомобили, обычно популярные в США и Китае, — потребители обеих стран, противостоящих друг другу в торговой войне, учатся жить в режиме экономии. Добавляет неопределенности ситуация с российским газопроводом «Северный поток-2», который, возможно, не успеют достроить до конца года, — немецкие предприятия до сих пор не знают, у кого и за сколько скоро будут покупать топливо.

На повестке дня в Великобритании уже несколько лет остается Brexit и связанные с ним вызовы для экономики (возможный дефицит товаров и инвестиций). Но если раньше все точно знали, когда его ждать, теперь компании и банки (как местные, так и из континентальной Европы) застыли в ожидании: переносить ли штаб-квартиры и производственные мощности в более безопасное место. Италия переживает последствия многолетнего кризиса, из-за которого ее госдолг достиг неприличных для ЕС значений в 132,2 процента ВВП (в абсолютном выражении ее уже обгоняет Франция). Положение усугубляется длящимся с прошлого года кризисом политическим: предыдущий кабинет министров активно раздавал невыполнимые обещания, требовавшие дополнительных расходов бюджета, затем ушел в отставку, что не помешало премьеру Джузеппе Конте сохранить свой пост и сформировать новое правительство из прежних непримиримых оппонентов.

Но если смотреть глубже, можно заметить общую для всех ведущих стран Европы черту: традиционно они опирались на высокотехнологичный экспорт и именно в его наращивании видели перспективы для собственных экономик. Как выясняется, такой подход не может быть панацеей — он чреват зависимостью от зарубежных рынков сбыта с их текущими проблемами и во многом похож на российское «нефтегазовое проклятье». На фоне пробуксовки признанных лидеров удивительными выглядят успехи стран Восточной Европы. Во втором квартале экономика Польши выросла на 4,5 процента, Венгрии — на 4,9, Румынии — на 4,4, Чехии — на 2,7 процента.

Своим путем

С 1990-х годов их воспринимали балластом, который богатые члены Евросоюза вынуждены тащить на своих плечах. В общем бюджете блока из года в год предусмотрены многомиллиардные дотации восточным участникам, которым приходилось перестраивать экономическую систему с социалистической на капиталистическую. К примеру, Польше по итогам 2019 года должны выделить около 20 миллиардов евро. Несогласные с политикой Брюсселя формировали собственные партии и набирали вес, что обернулось ростом евроскептических настроений и послужило одной из главных причин для Brexit.

Параллельно с денежными вливаниями «старшие братья» по Евросоюзу делились рабочими местами. Один из показательных примеров — завод кондитерской компании Cadbury, в конце 2010-х переехавший из английского провинциального Киншима в польский Скарбимеж, где в годы холодной войны располагалась крупная советская авиабаза. Собственники посчитали, что расходы на новом месте снизятся примерно в пять раз, но забыли учесть, что лишают городок под Бристолем по сути градообразующего предприятия. Строительство необходимой для новой фабрики инфраструктуры также было профинансировано Евросоюзом. Из-за слабости польских профсоюзов (в сравнении с британскими) в Скарбимеже сильно ухудшились условия труда: одну из работниц начальство уволило, узнав, что свободное время та посвящает учебе. Сами поляки, однако, не жаловались — во многом из-за привычки жить и трудиться в еще более тяжелых обстоятельствах. И это позволило стране подтянуться по уровню развития к Германии: за несколько лет сократилось отставание в объеме ВВП, уровне безработицы и даже (хоть и менее значительно) в размере средней зарплаты.

В Чехии и Словакии драйвером развития стала автомобильная промышленность. Чешскую Skoda выкупил немецкий Volkswagen, также в страну пришли корейский Hyundai и совместное предприятие Toyota, Peugeot и Citroёn. Больше 40 процентов словацкого ВВП обеспечивают фабрики Volkswagen, Peugeot Citroen и Kia. В Словении упор сделали на электронику, химикаты, фармацевтику, в Румынии главным драйвером остается сельское хозяйство, но также развиваются электроника и IT-технологии.

Верит в три вещи

Особняком среди восточноевропейских стран стоит Венгрия. Ее премьер-министр Виктор Орбан последние девять лет остается настоящей занозой для руководства ЕС. Одиозный лидер партии «Фидес», в прошлом году избранный на второй срок, проводит крайне консервативную политику, отказываясь принимать положенных каждой европейской стране по квотам мигрантов и оппонируя Брюсселю по любому важному вопросу. Его часто упрекают в национализме, например, за заявления о том, что его стране нужно как можно больше молодых многодетных семей, которые будут воспитывать новых венгров — их освобождают от налогов и кредитов, выдают ипотеку на особых условиях. Ко всему прочему, Орбан за несколько лет прибрал к рукам всю власть в стране, поставив на ключевые посты, в том числе финансовые, лояльных себе исполнителей. «Я верю в три вещи: в работу, родину, в семьи», — любил повторять лидер «Фидеса».

Венгрии доставалось ненамного меньше дотаций, нежели Польше — с 2009 по 2016 годы они составляли четыре процента национального ВВП. Однако премьеру удавалось строить свою программу на критике евроинтеграции, число недовольных итогами которой среди венгров только росло. В начале нулевых он объявил переход на новую экономическую стратегию, прозванную Орбаномикой. Доктрина предусматривала повышение НДС с 25 до 27 процентов (при сохранении льготных ставок на многие виды товаров), но при этом включала в себя множество льгот. Среди них — снижение корпоративного налога с 10-19 процентов до девяти процентов с переходом на плоскую шкалу для всех, сокращение страховых взносов, уплачиваемых работодателями за своих сотрудников, снижение цен на электричество и другие энергоносители. Компенсировать потери бюджета планировалось за счет введения сразу нескольких налогов для банков. Довольно быстро они обернулись исходом из страны иностранных игроков и последующей национализацией кредитных организаций — сейчас около 20 процентов рынка принадлежит государству. Еще жестче Орбан поступил с частными пенсионными фондами, в которых венгры прежде могли хранить до четверти своих накоплений, — правительство буквально заставило перевести эти деньги в государственную пенсионную систему, пригрозив, что в противном случае люди останутся без страховой части пенсий. Полученные таким образом средства пошли на оплату госдолга.

Символом перемен называли маленькую деревню Шиклошнадьфалу на юге Венгрии. 73 из 472 ее жителей поучаствовали в запущенной в 2010 году масштабной программе трудоустройства. Большинству кандидатов предлагалась черновая работа по уборке урожая, не требующая особых навыков, однако скоро выяснилось, что именно этого и не хватало людям, особенно в сельской местности. За несколько месяцев безработица снизилась с 11,4 до 3,8 процента, хотя у программы были и недостатки, главный из которых — сезонность. Из-за нее сотрудникам ферм приходилось сидеть без дела с осени до весны. Были успехи и у Орбаномики в целом: госдолг снизился на шесть процентных пунктов, средняя зарплата выросла на 10 процентов.

При этом в международных рейтингах Венгрия опустилась на несколько позиций по уровню образования и здравоохранения, вырос уровень коррупции. Критики указывали, что некоторые достижения, которые Орбан приписывал себе, на самом деле стали возможны только благодаря удачному стечению обстоятельств, в первую очередь, все те же дотации и льготы от Брюсселя, на которых, по одной из версий, и держался весь венгерский рост. На 730 тысяч новых рабочих мест внутри страны пришлось 350 тысяч за ее пределами, в других членах ЕС. «Венгерское правительство было похоже на любое другое правительство. У них были особые методы, некоторые неортодоксальные меры, но в целом экономические показатели венгерского правительства были не лучше, чем у любого другого регионального правительства», — говорил финансовый журналист Иштван Мадар.

Все сложилось

В Румынии экономический рост начался вскоре поле вступления в ЕС в 2007 году, однако по-настоящему бурным он стал после 2013-го. Тогда его обеспечивали две отрасли: сельское хозяйство (в котором занят 31 процент населения) и автомобилестроение. Толчком для развития послужили хорошая погода и обильный урожай. Успехи привлекли крупный иностранный бизнес, в основном, из Западной Европы, который поспешил вложиться в местные предприятия. Упор делался на прямые инвестиции — когда новый собственник выкупает контрольный пакет компании с целью управления и долгосрочного развития. При этом инвесторы приходили не только в аграрный сектор, но заодно покупали промышленные и торговые предприятия, которые получали ресурсы на развитие.

К 2017 году рост ВВП достиг семи процентов годовых, что стало лучшим результатом в Европе на тот момент. Однако затем страну настиг кредитный «пузырь», вызванный ажиотажем на рынке. Банки стали хуже оценивать платежеспособность заемщиков, из-за чего добросовестные вынуждены были платить больше, чтобы компенсировать их потери. Сейчас годовой рост ВВП держится на уровне 4,4 процента — хуже, чем два года назад, но по-прежнему лучше, чем в Западной Европе.

Другие восточноевропейские члены ЕС и вовсе показывают небывалый для себя экономический рост. Финансисты отмечают, что говорить о продуманной общей тактике не приходится — каждая страна шла к успеху своим путем, но при этом у них есть много общего. Низкий уровень жизни и дохода вместе с дешевыми ресурсами (электричество, газ, вода) делают их привлекательными для размещения производства крупнейших компаний континента: автомобильных, фармацевтических, нефтехимических заводов. Десятилетия пребывания в социалистическом блоке сыграли на руку большинству его участников, в отличие от ГДР, бывшие регионы которой по-прежнему отстают от западных земель Германии. Помогли выплаты от Евросоюза, заинтересованного в равномерном развитии всех членов.

И правящая партия Ярослава Качиньского «Право и справедливость» в Польше, и правительство Виктора Орбана в Венгрии, и власти Румынии на протяжении нескольких лет целенаправленно увеличивали бюджетные траты, вкладывались в инфраструктуру и снижали налоги для большинства секторов экономики, кроме банков (последний раз это произошло сразу в нескольких странах в начале года с расчетом на майские выборы в Европарламент). Не обходилось без скандалов: нынешним летом министр финансов Румынии Евген Теодоровичи анонсировал введение «специальных пенсий» для госслужащих, которые при этом будут облагаться повышенным налогом по прогрессивной ставке вплоть до 50 процентов. Инициатива вызвала протесты граждан, которые посчитали новые выплаты необоснованной привилегией для чиновников.

Но это не точно

Однако на деле эта мера, равно как и борьба с безработицей, была направлена на то, чтобы стимулировать внутреннее потребление. Власти рассчитывали, что жители начнут тратить больше, позволяя зарабатывать отечественным компаниям, которые в свою очередь смогут платить более высокие зарплаты. Благодаря такой политике в восточноевропейских странах сформировался внутренний рынок, избавивший местный бизнес от необходимости ориентироваться только на экспорт. Последние потрясения, связанные со спадом в США, Китае и Западной Европе затронули их меньше, чем могли бы, что вызвало удивление некоторых финансистов.

У нынешнего положения вещей есть и обратная сторона. Рост благосостояния и экономики достигается ценой повышенной инфляции, которая рано или поздно сыграет свою негативную роль. Страны Восточной Европы не могут вечно быть привлекательными для бизнеса с Запада, ведь запросы их жителей постоянно растут, и рано или поздно корпорации начнут искать новые места для переноса производства (более развитой Словении в свое время приходилось искусственно сдерживать аппетиты, чтобы приманить к себе зарубежных гигантов). Наконец, все они сталкиваются с нехваткой рабочей силы, которая в условиях открытых границ все чаще переезжает в более благополучные страны Западной Европы. Боком может выйти и постепенное отдаление от крупнейших экономик региона, в первую очередь от Германии — в современном мире глобальные связи и доступ к инвестициям важнее независимости в долгосрочной перспективе.

Будущее восточноевропейских стран не так однозначно, как может показаться на первый взгляд. Но прямо сейчас они переживают звездный час и выступают примером для остальных. Министр экономики Германии Петер Альтмайер предлагает радикально, на восемь процентных пунктов, снизить корпоративный налог на прибыль, как это делали в Польше, Венгрии, Румынии, Чехии. Министр финансов Франции Брюно Ле Мэр советует Берлину увеличить расходы бюджета, чтобы так же заместить внутренним спросом просевший внешний. Канцлер Ангела Меркель не спешит прислушиваться и обещает оставить все как есть, но дальнейшее усугубление рецессии может заставить ее передумать, и тогда признанным лидерам ЕС придется учиться у тех, кого они когда-то приютили.

Алексей Афонский