Ксения Собчак поговорила с Александром Мечетиным, создателем и совладельцем ПАО «Синергия» — одного из лидеров алкогольного рынка России, о том, хорошо ли спаивать русскую нацию, как накопить денег на свой первый завод и можно ли отличить водку Beluga от «Русского стандарта» в слепой дегустации

Раз уж мы взялись за масштабную задачу создания энциклопедии российского бизнеса, невозможно упустить из виду ту отрасль, которую многие в мире считают российским бизнесом par excellence. Разумеется, я имею в виду производство водки. Кажется, никакая другая отрасль не рождала такую плеяду ярких, порой даже эксцентричных персонажей. Неистовый Юрий Шефлер, харизматичный Владимир Брынцалов, амбициозный Владимир Довгань, застенчивый Марк Кауфман, блистательный Рустам Тарико когда-то ярко вспыхнули, а некоторые и поныне продолжают светить, на нашем небосклоне.

Однако времена менялись, и водочные полки в супермаркетах менялись вместе с ними. Где теперь та «Довгань», занимавшая целые стеллажи в «Елисеевском», где отыскать суперпремиальный Kauffmann? Пришли новые бренды, а вместе с ними и новые бизнесмены. Яркость и эксцентрика сегодня уже практически не востребованы — куда современнее выглядят твердые моральные ценности, маркетинговая хватка и деловые навыки.

Потому, задумав встретиться с представителем современного водочного истеблишмента, я позвонила Александру Мечетину, создателю ПАО «Синергия». Вы можете не знать Мечетина — он, в отличие от уважаемого Владимира Алексеевича Брынцалова, никогда не украшал фасады зданий своими портретами и афоризмами, да и в телевизоре его видно нечасто. Но вы уж точно знаете водку Beluga, лидера российского экспорта в премиальном сегменте. А жители Дальнего Востока могут знать Мечетина и по другим его делам — например, как создателя центра современного искусства «Заря» во Владивостоке, чем-то напоминающего одновременно и московский «Винзавод», и проект Гельмана в Черногории. Одним словом, Александр оказался тем самым человеком, которого мне захотелось расспросить о том, как изменился алкогольный бизнес, какие проблемы сейчас перед ним стоят и куда российская водка, а вместе с ней и все мы, ее соотечественники, движемся.

Мораль и закон

Собчак: Александр, как вы объясняете вашим детям, чем вы занимаетесь? Наверняка же им кто-то в школе говорит: «Твой папа спаивает население водкой», а они приходят к вам, спрашивают. Что вы им отвечаете?

Мечетин: У меня 5 дочерей. Я всегда говорю им, что алкоголь — это естественный бизнес. Люди всегда употребляли алкоголь — вино, пиво, дистиллированные напитки или что-то другое. Вспомним Библию: Иисус в свой последний вечер с апостолами разделил хлеб и вино. Что может быть радостнее для человека, чем после достойной работы, устав от трудов, в кругу семьи или друзей выпить бокал вина или более крепкий напиток? Поэтому я, честно говоря, не нахожу ничего зазорного в том, что я занимаюсь алкоголем.

Собчак: Некоторые считают, что алкогольный бизнес нужно жестко регулировать, потому что люди не знают меры и от них надо прятать спиртное, как конфеты от детей. Другая позиция — взрослый человек может сам определить, выпить ли рюмку водки, пойти ли в казино. Вы — крупнейший производитель водки в России. Какая позиция вам ближе?

Мечетин: Есть расхожее мнение, будто страна спивается. Но я хотел бы начать с того, что Россия не является самой пьющей нацией: в рейтинге потребления алкоголя мы пропускаем вперед и Германию, и Францию, и тем более мирового лидера — Чехию.

Другое дело, что исторически в России пьют больше крепкого алкоголя. По потреблению водки мы действительно занимаем первое место в мире. Для этого есть свои основания. У нас холодный климат, нет традиции употребления алкоголя на верандах, в ресторанах, как в Италии или Франции. У нас все пьют дома. Мы же страна и люди со сломанной судьбой: после распада Советского Союза времени прошло немного, население бедное, традиции употребления алкоголя вне дома еще не сложились. Хотя последние годы Россия идет в правильном направлении — стала расти доля потребления вина, в крупных городах появились бары. И конечно, государство должно регулировать алкогольную отрасль — например, жестко контролировать и пресекать употребление алкоголя подростками и детьми.

Собчак: Это даже не обсуждается. Но нужно ли вводить, например, дополнительные ограничения по времени продажи алкоголя? Как в Финляндии, где после шести вечера спиртное нигде не продают.

Мечетин: Я думаю, такие меры контрпродуктивны. При недостаточно эффективной государственной машине они приводят к увеличению самогоноварения и появлению нелегальной торговли. Сейчас в 10-11 часов вечера прекращается продажа алкоголя в крупных супермаркетах, но все знают, где «на районе» можно купить водку, — это магазины небольших предпринимателей, которые «договорились» с полицией. Получается, что государство промотирует черный бизнес, поощряет коррупцию и само создает нелегальный рынок алкоголя, где отсутствует контроль качества.

Собчак: Введение минимальной цены бутылки не избавило от нелегального рынка водки?

Мечетин: Не избавило. Каков масштаб проблемы? В прошлом году легальные заводы в России произвели примерно 65 миллионов декалитров. Декалитр — это, грубо говоря, ящик на 20 бутылок-поллитровок. Другими словами, легальные заводы произвели 1,3 млрд бутылок водки. В то же время данные Росстата показывают, что в России продано водки и ликероводочных изделий порядка 100 миллионов декалитров. Это значит, что легальные магазины, имеющие лицензию на торговлю алкоголем, откуда-то взяли еще 35 миллионов декалитров водки. Добавьте к этому еще около 750 миллионов литров контрафакта, самогона, аптечных настоек, одеколона и прочих суррогатов. Сейчас мы говорим о том, что нужно легализовать минимум еще треть рынка. И это достижимо. Частично проблему решает появление в магазинах ЕГАИС, которая в онлайн-режиме подкачивает информацию в регулирующие органы.

Собчак: Может быть, как многие предлагают, нужно возродить госмонополию на спирт, как это было в СССР, и контролировать весь рынок?

Мечетин: В России и так уже есть госмонополия по спирту. Это не до конца осознается, но основной производитель спирта в России — государственная компания «Росспиртпром». Второй крупный производитель — «Татспиртпром», принадлежащий правительству Татарстана. Есть 10% частных производителей, но они играют незначительную роль. Де-факто мы уже имеем госмонополию на спирт.

Премиум и минимум

Собчак: Упомянутый вами «Татспиртпром» и загадочная компания «Статус-групп», которую связывают с бизнесменом Василием Анисимовым, сейчас практически захватили рынок дешевой водки. Как им это удалось?

Мечетин: Это вопрос ценовой политики и возможных дотаций от государства. Я надеюсь, что мы придем к ситуации, когда система взимания акцизов с производителей алкоголя будет прозрачной, справедливой и равной для всех. Тогда такие стремительные взлеты новым производителям будут даваться тяжелее.

Собчак: Почему вы с ними не конкурируете в сегменте водки по минимальной цене?

Мечетин: У нас не получается.

Собчак: Почему не получается?

Мечетин: Давайте возьмем водку за 250 рублей, это самая продаваемая ценовая категория. Себестоимость бутылки водки, куда входят спирт, вода, сама бутылка, этикетка, расходы на зарплату персоналу и другие производственные расходы — 40 рублей, из которых спирт составляет 15 рублей. Акциз и налоги составляют около 120 рублей. Чистая себестоимость получается минимум 160 рублей. Но еще мы не учли расходы на маркетинг, офис — это составляет около 30 рублей. 15-20% — наценка дистрибьютора и транспортные расходы. Итого магазин получает водку по цене 215 рублей, добавляет к ней свою наценку около 15%, и на полке цена бутылки составляет наши 250 рублей. Заметьте, при этом расчете производитель вообще не получает прибыли.

Собчак: И как тогда можно уложиться в минимальную цену — 185 рублей?

Мечетин: При дотациях, преференциях, особых соглашениях с ритейлом. Хотя ритейл тоже не стремится развивать продукцию, на которую снижена маржа. Что касается «Татспиртпрома», это государственная компания: для нее чистая прибыль менее важна, потому что часть акцизов от производства водки поступает в бюджет Татарстана, который владеет предприятием. Они могут работать с минимальной прибылью, потому что деньги все равно поступают в республику.

Собчак: Насколько я знаю, вы пытались бороться с торговыми сетями. У вас был скандал с крупной сетью «Дикси», и некоторое время ваша продукция вообще там не продавалась.

Мечетин: Я бы не назвал это скандалом. Это рабочая ситуация, пусть и с несколько негативным окрасом, тем не менее, характерная для рынка. В нашем расчете наценка розницы составляла 15%, а в реальной жизни, если говорить о крепком алкоголе, она составит около 50%. Из них примерно 25% — сама наценка, а 20-30% — ретробонусы, «плата за аналитику» и другие платежи. Последние 5-7 лет розница получала все большее и большее влияние на производителей, побеждала в любом споре. Розничному торговцу легче отказаться от производителя, нежели производителю от розницы. Именно поэтому, кстати, во многих странах отношениям «розница — производитель» уделяется большое внимание, государство пытается их урегулировать. К сожалению, в России такая попытка была формальной. Ограничили размер ретробонусов десятью процентами, но этот ретробонус стал называться «платой за объем». Розница говорила: 10% мы берем по закону, вы не платите ретробонус, и кроме этого мы хотим, чтобы вы заплатили нам 20% на основании каких-то там причин, которые мы в состоянии выдумать: маркетинг, которого не существует, аналитика, промо или что-то еще.

Собчак: И производителям некуда деться.

Мечетин: Да. Поэтому, конечно, у всех были конфликты с ритейлом. Но в результате тех изменений, которые появились в законе, эти отношения, мы считаем, стали более прозрачными по сравнению с тем, что было.

Собчак: Давайте поговорим о вашей премиальной водке Beluga, которая в магазинах стоит около 1000 рублей. Можно ли сказать, что ее себестоимость та же, просто добавляются большие расходы на маркетинг и прибыль производителя?

Мечетин: Вы же покупаете сумку Hermes, хотя в соседнем киоске продается точно такая же сумка, — просто вам нужна хорошая. Почему водку мы отделяем от других видов товаров? Человек всегда платит за излишнее больше, чем за необходимое. Человек так создан, ему нравится переплачивать. Это красота, это имидж, это высокое качество.

Собчак: Но отличить дешевую водку от дорогой на вкус достаточно сложно.

Мечетин: Наверное, водку Beluga проще отличить, потому что мы ее делаем из солодового спирта. Сам принцип производства спирта отличается. Качество высокое, хотя и имиджевая составляющая большая. Я не являюсь суперэкспертом, но, наверное, отличу.

Собчак: Тогда ловлю вас на слове. У нас в этой рубрике часто бывает так называемый «рояль в кустах». С Галицким мы заезжали в районный «Магнит», с Тиньковым посмотрели, как работают его коллекторы. А вам мы сейчас принесем три стопки водки с цветными стикерами — попробовать. Ваша задача — узнать водку Beluga среди других.

Дегустация

(Мечетин нюхает первую стопку)

Собчак: Вы что, собираетесь прямо по запаху определять? А попробовать?

Мечетин: Попробую-попробую! У нас, кстати, часто проходят дегустации, мы постоянно выпускаем новые продукты. Не даю гарантию… (пригубляет) Интересно, что при дегустациях первая водка кажется более жесткой. Почти всегда первая занимает самое худшее место.

Собчак (жалостливо): Может, хотите блинчик?

Мечетин: Да нет, водички, если можно…

(пробует водку)

Мечетин: Я бы сказал, что Beluga — желтая. Отгадал я?

Собчак: Мы хотим растянуть удовольствие. Там у нас одна дешевая водка.

Мечетин: Ценовой сегмент, конечно, сложно определить… Вот зеленая, мне кажется, импортная какая-то водка, но сложно сказать. А рюмка с красным стикером, наверное, не моя водка.

Мечетин: Ну извините, что не узнал нашу недорогую водку, — мне показалось, что она импортная. Она достаточно жесткая, а иностранцы часто жестче делают.

Собчак: Свою узнали, слушайте, круто! Но все-таки вы еще раз подтвердили, что ценовую категорию узнать на вкус практически невозможно.

Бренды и имиджи

Собчак: В любом бизнесе бренды — это про миф, про создание некой сказки, которую человек покупает. В вашем случае вы купили уже готовый, хотя и малоизвестный бренд Beluga у томского предпринимателя Владимира Большанина, который разливал эту водку в небольших объемах. Почему вы решили именно купить бренд, а не разработать самостоятельно? Что такого ценного было в этом бренде?

Мечетин: Мы действительно купили этот бренд 8-9 лет назад. Там была целая группа людей, талантливых в дизайне, в понимании брендинга. У нас Сибирь в состоянии рождать собственных маркетинговых Платонов. Как мне кажется, здесь сыграла роль совокупность качеств бренда. Любой бренд должен создавать определенную связь с более сильной, уже сформированной идеей. Почему Grey Goose — мегауспешный проект на американском рынке? У Grey Goose сформирована связь с Францией. Почему с Францией? Франция — это коньяк, более премиальная категория. Это позиционирование, может быть, выражено не очень явно, но оно есть. Каждый продукт побуждает потребителя задуматься о чем-то, у него возникают какие-то эмоции.

Собчак: Интересно, какие эмоции у Александра Мамута вызывает водка Snow Leopard, которую он все время носит с собой...

Мечетин: Что-то она ему напоминает. Может быть, чистоту швейцарских гор. Это вопрос к нему.

Собчак: Но почему надо было покупать бренд, а не создать, условно говоря, свой «Русский стандарт»?

Мечетин: Уже был разработан дизайн продукции, он себя зарекомендовал позитивно на тестовых продажах. Мы понимали, что если мы расширим это с помощью нашей дистрибьюции, если мы продолжим его продвигать, то получим эффект. В принципе, эффект мы получили очень хороший. На сегодняшний день Beluga — это четвертая водка по объему в своей категории. Нас обгоняют три водки, которыми владеют крупнейшие глобальные компании: французская Grey Goose, польская Belvedere Vodka и Ciroc.

Собчак: Сколько вы заплатили?

Мечетин: Миллионы долларов заплатили.

Собчак: На тот момент вы наверняка следили за «Русским стандартом» — что вы можете о нем сказать? Люди создали бренд сами, с нуля, не думали ли вы поступить так же, прежде чем купить бренд?

Мечетин: Я думаю, что у «Русского стандарта» было видение развития русской водки как водки экспортной, и они сделали большую работу для всей индустрии. Нам, конечно, после них было гораздо легче. Поэтому спасибо нашим коллегам по цеху! Они конкуренты, но мы относимся к ним спокойно и с уважением.

Собчак: Вы испытываете гордость, что обогнали их?

Мечетин: Обогнали в чем? С точки зрения объемов они значительно больше нас. У них другая категория. Они являются лидерами в своей категории премиальной водки, мы являемся лидерами в своей категории суперпремиальной водки.

Собчак: С точки зрения маркетинга обогнали, визуально оттеснили их. Раньше образ был такой: светская жизнь, тусовка, яхты, миллионер Рустам Тарико с девушками на пляже. И вдруг вы, бизнесмен с Дальнего Востока, примерный семьянин. При этом создали бренд, который как бы занял эту нишу.

Мечетин: Может быть, их коммуникация корректна в своей ценовой категории. Наша маркетинговая коммуникация более спокойная, она корректна для нашей аудитории.

Собчак: Вам не кажется, что образ жизни человека, который с этим ассоциируется, тоже очень важен? Я очень хорошо знаю Рустама, он очень органичен в своей концепции водки. Вы, как я понимаю, совсем другой человек. Не было ли у вас имиджмейкера, который сказал: «Вам, Саша, тоже надо где-то для проформы появиться с моделями, купить огромную лодку — в общем, вести себя как водочный миллионер, чтобы у людей было к доверие к продукту»?

Мечетин: За доверие к продукту отвечает моя супруга, она бренд-директор.

Собчак: То есть вряд ли можно уговорить ее…

Мечетин: …на маркетинг с моделями.

Собчак: Что такое вообще сильный водочный бренд, можете сформулировать? 10 лет назад лидером в этой отрасли была водка «Пять озер», и для меня это абсолютная загадка: простая этикетка, не самая низкая цена — почему им удавалось держать лидерство?

Мечетин: Как мы говорили, всегда должна быть связь с более сильным мотиватором. В данном случае они играют на истории, связанной с экологией и чистотой. Возьмем три водки-лидера в среднеценовом сегменте. «Пять озер»: эту водку позиционируют как экологичную, что находит отклик в голове у любого потребителя. «Зеленая марка»: выстраивает связь с советским прошлым, какой-то Главспирттрест, кепки 60-х. Третья водка, лидер в этой ценовой категории — водка «Беленькая», которая принадлежит нам. Мы делаем ставку на позиционирование по качеству. Мы пишем на ней, что государственный стандарт разрешает, например, 5,0 мг/дм3 примесей сивушных масел, а у нас 1,6.

Собчак: В прошлом году вы начали производить в России, совместно с издательским домом Conde Nast, шампанское Vogue. Почему вы решили этим заняться?

Мечетин: Мы еще находимся в процессе запуска. Мы решили этим заняться, потому что в последние годы потребители уходят от водки к другим напиткам. Динамика по всем категориям, кроме водки, позитивная, и это нормально. Рынок виски вырос настолько, что в 2015 году в России выпили столько же виски, сколько и в Великобритании. Мы являемся экспертами в дистрибьюции, в маркетинге, и для нас важно предложить потребителю все категории продуктов.

Собчак: А шампанское — это была ваша идея или Conde Nast?

Мечетин: Идея возникла у нас. Vogue, безусловно, сильный бренд. Если уж мы говорим о том, что важно посылать продуктом какой-то месседж, то здесь он очевиден.

Собчак: Почему вы считаете, что это будет успешно в России?

Мечетин: Мы смотрим на верхнюю ценовую категорию российского игристого вина. Фактически лидер в этом сегменте — «Абрау Дюрсо». Мы будем дороже, чем «Абрау Дюрсо», но дешевле, чем итальянское игристое Asti Martini, Mondoro. И конечно, в 6 раз дешевле, чем шампанское. Если мы обеспечим хорошее качество и будем правильно работать с брендингом, то я думаю, бренд может быть вполне успешным. Думаю, к концу года все увидят это шампанское.

Собчак: Как отразилась на алкогольном рынке общая экономическая ситуация, девальвация рубля?

Мечетин: С одной стороны, потребитель начинает опускаться вниз со своей линейки и покупать менее дорогие продукты. С другой стороны, с алкоголем любопытная ситуация: в результате девальвации импортные продукты стали дороже, и мы увидели за прошлый год падение импорта примерно на 25%. И этот потребитель отчасти переключился на водку Beluga, на другие премиальные отечественные продукты, поэтому мы увидели, как ни странно, рост наших продаж в суперпремиальном сегменте. Но в то же время среднеценовой портфель оказался самым сложным, потому что средний класс пострадал. Вот такие разнонаправленные тенденции.

Собчак: Сейчас многие поехали в Крым осваивать крымские просторы для виноделия. Почему вы до сих пор так за это и не взялись?

Мечетин: Когда потребители выбирают вино, они больше ориентируются не на название, а на категорию или географическое происхождение. Что будем пить, красное или белое? Если красное, то, наверное, бордо или бургундию. За последние полвека фактически новых общеизвестных брендов создать не удалось. Поэтому этот бизнес, как ни странно, стоит достаточно далеко от брендов крепкого алкоголя. Между ними находится как раз бизнес, связанный с игристыми винами. Поэтому самое простое и естественное для нас — сначала освоиться в этой категории.

История вопроса

Собчак: Когда вы, первый из алкогольных производителей в России, проводили IPO, «Синергии» пришлось раскрыть своих владельцев, среди которых оказался тогдашний сенатор от Саратовской области, а до этого топ-менеджер РАО ЕЭС Валентин Завадников. Вы были знакомы по Находке или познакомились уже в Москве?

Мечетин: Мы знакомы были по Находке. В Находке не так много людей, которые что-то делают. Город небольшой, всего 150 тысяч человек, поэтому у нас были какие-то общие друзья, знакомые. У нас с Валентином были товарищеские отношения. Сейчас основа команды «Синергии» — это менеджеры, проработавшие со мной более 15 лет. Многие выходцы с Дальнего Востока и из Находки. Большая часть из них — миноритарные акционеры компании, нас всех связывает дальневосточное прошлое.

Собчак: В начале 1990-х годов Завадников был вице-мэром города, потом финансовым директором особой экономической зоны «Находка», которая получала из федерального бюджета деньги на создание новых производств. Ваши нынешние партнеры Николай Мягков и Николай Белокопытов тоже сперва были чиновниками, а один из них — Сергей Молчанов — работал в администрации особой экономической зоны. Так вы и познакомились с Завадниковым?

Мечетин: Не совсем так. И Белокопытов, и Молчанов — мои партнеры. Один отвечает за операционный бизнес, другой — за финансовый блок. Фактически мои сокурсники и товарищи молодости. Если у них и есть послеуниверситетский период работы в администрациях, то очень краткосрочный, себя они реализовали как профессионалы уже в «Синергии». Они и еще несколько старожилов — как раз тот круг, который вместе со мной построил компанию.

Собчак: Вы в интервью рассказываете прямо американскую историю успеха, но мы понимаем, что в 1990-х годах время было совсем другим. Расскажите, как на самом деле происходили покупки ваших первых заводов?

Мечетин: Я вам честно скажу, первых денег было около $30 000, и мы решили: мы ужасно богаты, давайте что-нибудь сделаем!

Собчак: А откуда в Находке 1998 года появились $30 000?

Мечетин: У родственников занял, у семьи. Тогда создалась уникальная ситуация. После кризиса 1998 года друг на друга наложились три вещи: первая — низкая экономическая культура советского директорского корпуса, вторая — приватизация фактически еще не закончилась, то есть акции, которые попали на рынок, стоили копейки. Я, начиная со студенчества, покупал и продавал ваучеры, чем-то торговал и так далее. То есть каким-то образом был вовлечен в финансы. И третья, в 1998 году случился кризис, и то, что стоило дешево, стало стоить очень дешево. Поэтому задача была простая — найти где-то минимальные деньги и купить что-то, что можно потом заложить в банке, взять еще денег, еще что-то купить, и так далее. И мы с ближайшими товарищами занимались тем, что покупали все подряд, что плохо лежало. Мясокомбинаты, молочные заводы, магазины, цементный завод, и так далее, и тому подобное.

Собчак: Какая была первая покупка, что на них купили?

Мечетин: Мы купили в рассрочку завод по производству крабовых палочек. Он был на стадии закрытия. Это был наш первый проект в 1999 году. Дальше мы достаточно быстро решили проблемы, заложили завод, взяли кредит в банке под 75% годовых и приобрели на эти деньги мясокомбинат в Находке. Инфляция была дикая, но тогда все начали покупать отечественные продукты, поэтому мы быстро возвращали деньги. После мы приобрели два молочных завода — в Уссурийске и Комсомольске-на-Амуре.

Собчак: Приморье в конце 1990-х было, мягко выражаясь, достаточно криминальным краем. Я читала в газетах, что в Находке была сильная банда Вэпса, в Комсомольске-на-Амуре — банда «Общак», которая, кстати, контролировала тамошний молокозавод. Наверняка вам приходилось сталкиваться с бандитами.

Мечетин: Неизбежно приходилось сталкиваться с разными людьми, с охраной ездить. Но все-таки я стартовал в поздних 90-х, и эта волна уже пошла на спад. До каких-то перестрелок дело не дошло, скажем так.

Собчак: А деньги платить приходилось?

Мечетин: Нет, я никогда ничего не платил.

Собчак: Потом у вас случился неожиданный поворот: вы купили цементный завод в Еврейской автономии, один из двух на Дальнем Востоке, и стали партнером Игоря Пушкарева, который потом был мэром Владивостока, а в прошлом году был арестован по подозрению в создании преференций для своих заводов.

Мечетин: Я не был его партнером, мы с ним конкурировали. У нас был Теплоозерский цементный завод, а второй — Спасский цементный завод — принадлежал как раз Пушкареву. Потом мы продали наш завод инвестфонду Baring Vostok Capital Partners, а фонд продал ему, и он стал цементным королем Дальнего Востока. Пушкарев — талантливый предприниматель, но вот черт его дернул пойти в госуправление.

Собчак: Почему после всех этих перипетий с крабовыми палочками и цементом вы решили сконцентрироваться именно на алкогольном бизнесе?

Мечетин: Мы говорим о 2000-х годах, когда было понятно, что нужно выстраивать какой-то федеральный бизнес. Я понимал, что это должен быть бизнес в потребительской сфере. Не нужно было иметь какой-то серьезный административный ресурс, чтобы заниматься, например, мясным бизнесом. А дальше выбор был невелик. Производством молока было заниматься тяжело — к тому времени был уже сформирован «Вимм-Билль-Данн» и другие крупные молочные игроки. Колбаса — скоропортящийся продукт, и выстраивать федеральную компанию с таким продуктом тяжело. Тогда у нас еще был ликероводочный завод «Уссурийский бальзам».

В 2000-х годах алкогольный бизнес отличался низкой консолидацией — были сотни заводов с долей рынка около 1%, которые редко продавали водку за пределами своего региона. Сначала мы так же, как и другие заводы, приобрели «Уссурийский бальзам», а потом, когда немножко разобрались в алкогольном бизнесе, поняли, что можно этот опыт масштабировать и выводить на федеральный уровень.

Свой стакан

Собчак: В 2006 году вы некоторое время входили в совет директоров энергокомпании Виктора Вексельберга «Т Плюс», которую тогда возглавлял Михаил Слободин. Как вы там вообще оказались?

Мечетин: Не совсем корректная информация. В «Т Плюс» я никогда не входил, я недолго был приглашенным независимым членом совета директором одной из дочерних компаний РАО ЕЭС России.

Собчак: То есть вам это ни за чем не надо было?

Мечетин: Ни за чем не надо. Я не принимал участия, к радости или к сожалению, в энергетическом бизнесе.

Собчак: Почему? Многие же ходят по госкомпаниям и мечтают создать или возглавить какую-нибудь дочернюю компанию.

Мечетин: Слушайте, лучше маленький стакан, но свой стакан. Работа наемным менеджером или чиновником меня никогда не прельщала.

Собчак: Вы производите впечатление человека, который в достаточно раннем возрасте понял, что политика — дело грязное и туда лучше не соваться. Но весной этого года было объявлено, что вы вошли в генсовет Партии роста Бориса Титова. Почему вы решили изменить своим принципам, которые прослеживались столько лет? И почему при этом не стали участвовать в выборах?

Мечетин: Я принципы не менял. Генсовет — это консультативный орган, члены генсовета не являлись даже членами партии.

Собчак: Зачем вам это было нужно?

Мечетин: Я считаю, что Борис Титов действительно порядочный человек…

Собчак: Завтра к вам придет порядочный человек и скажет: «Вступи в общество рыбаков». Придет порядочный Норштейн и скажет: «Вступи в общество поддержки мультфильмов».

Мечетин: Вот с Норштейном с большим удовольствием вступлю в общество поддержки мультфильмов, на самом деле! А Партия роста — на сегодняшний день это такая зачаточная политическая история, но личность Бориса такова, что те люди, которые его знают, хотят ему подставить плечо. Он просто сказал: «Друзья, кто может, вступите…»

Собчак: Голосовать ходили?

Мечетин: Я проголосовал за Партию роста, и там, кстати, ваша же коллега и подруга Ксения Соколова баллотировалась по моему участку. Поэтому все сложилось.

Блиц

Собчак: Назовите трех самых талантливых бизнесменов в России, причем одного из них — из вашей отрасли.

Мечетин: Галицкий, наверное. Все сходятся во мнении, что это человек неординарный и достоин восхищения. Несмотря на то что как ритейлер он стоял на другой стороне баррикад — на стороне людей, которые изымают у нас средства.

Я бы назвал человека талантливого во всех областях, вызывающего у меня большую личную симпатию, — это Ростислав Ордовский-Танаевский Бланко, Ростик, который создал сеть «Ростикс», «Планета суши» и многое другое. Он не просто построил успешный бизнес, ему не пришлось в процессе пожертвовать своей семьей. Я говорю ему: «Ростик, давай вечером сходим поужинать». И в ответ слышу: «Я не могу, потому что я всегда ужинаю дома. Я слишком много времени провел вне семьи и сейчас хочу наверстать».

А с точки зрения отрасли это, безусловно, Рустам Тарико. Он много сделал для продвижения русской водки вне России. Талантливый бизнесмен.

Собчак: Вы бы могли дружить с таким человеком?

Мечетин: Мы друг друга знаем, хотя и не близко. Все-таки дружат не по принципу отрасли или достижений, а по каким-то другим основаниям.

Собчак: Вы не осуждаете его образ жизни, его имидж?

Мечетин: Каждый должен искать себя там, где он считает, что может найти. И дай бог, чтобы мы все нашли.

Собчак: Если бы у вас был только один миллион долларов, в какой новый бизнес вы бы сейчас его вложили?

Мечетин: Я не специалист в интернете, но мы видим, насколько сейчас интернет меняет все области жизни, начиная от СМИ, когда один блогер становится более влиятельным, чем кнопка на телевизоре. Поэтому в интернет, безусловно. За интернетом будущее.

Собчак: Представьте, что у вас есть волшебная палочка, дающая возможность изменить любые три закона в России. Что это будут за законы? Наверное, чтобы разрешили рекламу алкоголя?

Мечетин: Нет, чтобы разрешили усыновлять детей. На мой взгляд, это важно.

Собчак: Значит, разрешить иностранное усыновление.

Мечетин: Второе — вернуть рекламу. А третье? Мне кажется, очень важно каким-то образом повысить роль самоуправления в России, чтобы люди несли ответственность за свою жизнь, за свой город, за свой дом, за свой регион, за свою страну.

Собчак: Если бы была возможность сделать так, чтобы какого-то одного бренда вообще не существовало, какой бренд вы бы уничтожили? Кто ваш главный конкурент? «Русский стандарт»?

Мечетин: Ну, на самом деле, это не важно. Абсолютно не важно!

Собчак: Хорошо, не будем никого убивать, просто давайте его обозначим.

Мечетин: Grey Goose. Но не будет Grey Goose — будет же кто-то другой. Здесь важно уметь побеждать в конкуренции.