Не мое ))
Жил-был старшина. Как все старшины жадный. В смысле - хозяйственный до чрезвычайности. И в плане хозяйственности имел привычку, с точки зрения рядового состава, вредную, а по мнению старшего командования - весьма полезную. Как тот несун-мужик все в дом, так и тот - все в роту. Вот и притыривал ништяки в виде новых парадок, парадных ботинок и кирзовых сапог и прочего полезного вещевого имущества. А рядовому составу выдавал ништяки старые, то есть бывшие в употреблении, и действо это сопровождалось горестными всхлипами и разными словами, кои со временем военный народ воспринимал как своего рода старшинские мантры или заклинания, для поддержания боевого духа.
- Сынки, вы пока поносите это... Что делать, ребятушки?! В сорок первом было хуже: убьют солдата, сапоги снимут, отдадут следующему. А вот я тебе дратвы дам... Подремонтируй, латочку поставь... Детишки в Эфиопии с голоду пухнут. Время-то такое! - и со страшным всхлипом-стоном добавляет. - А тебе новое дай!
И лежали новые ништяки аккуратными штабелями, распространяя по каптерке запах свежей полушерстяной и хэбэшной ткани, яла и хрома, от которого слезились глаза у рядового состава.
Вот так и я получал парадку под эти причитания:
- Потерпи, сынок! На фронте и не такое терпели...
Ладно, парадка еще туда-сюда, но вот ботинки. Задники стоптаны до гвоздей, даже шляпки постирались. Присягу ботинки пережили. А вот в первом увольнении задники отвалились. Я еле доцокал остатками гвоздей до части. Сразу к старшине. Он помрачнел лицом, пустил слезу и приступил к традиционному плачу. Хотя, как я уже говорил, вряд ли это был плач, больше все это походило на распевание мантр группой монахов-буддистов.
- Ну, сынок! Ну, на ходу ведь рвете подметки! Как же теперь их носить? Ведь когда выдавал, им сносу не было. Восьмой год только служили. А им служить и служить еще!!! Вот тебе новые каблуки. Подбей, пришей, и носи, сынок, на здоровье...
С ремонтом я протр@х@лся всю ночь. Оказалось, что резина подметки от времени превратилась в пластмассу и при прибивании каблука просто крошилась, и оный не держался совершенно. Утром пришел к старшине и, отвергнув его предложение прикрутить каблуки проволокой, потребовал то, что можно носить.
Старшина долго копался в куче хлама в углу сушилки. Через полчаса еле слышных рыданий и стенаний мне были предъявлены покрытые серым налетом пыли с плесенью по швам пара ботинок. С виду вроде приличные, и даже каблуки были сношены мало, но как-то во внутрь стопы. В общем, я их взял и в следующую субботу натер, начистил, любо-дорого посмотреть!
В воскресенье, бликуя глянцем обувной кожи дождливым утром, вышел за ворота части, взял разбег на автобус и через десять минут довольный выходил перед излюбленной кафешкой. Идти по улице в ботинках, принявших форму чужой ноги и изгибающей стопу внутрь, было неудобно, но я как-то терпел. Но на второй луже раздался неприятный треск рвущихся ниток. Короче, ботиночки оказались явно покойницкие, шитые одной ниткой, явно предназначенные сгнить вместе с хозяином, покойно лежащим в холодном деревянном ящике.
Размокнув под дождем, ботинки превратились в элегантные шлепанцы и держались на пальцах ног. Верх же оказался плотно пришнурован к верхней части стопы. Нужно ли говорить, что идти в таких шлепанцах по центру города - пытка?
В общем, мягко говоря, в плохом настроении я вернулся из интересно начавшегося увольнения. Насмешив изрядно сотню прохожих и наряд на КПП, прошлепал в роту. На входе в упор столкнулся со старшиной и пожалел, что не снял ботинки прямо на КПП. Взгляд. Ох, его взгляд говорил о многом. В этом взгляде я увидел и умирающих от голода детей Эфиопии, и Че Гевару, и Луиса Корвалана, сидящих в тюрьме, когда эти... рвут подметки.
Где-то в уголках глаз старшины полоскалась мысль о моих родственниках, обо мне и еще немного лучащейся доброты. Я так и замер у порога, вперившись глазами в этот страдающий взор, полный живой, трепещущей человеческой мыслью. Замер я под ним и не замечал, как из остатков ботинок на чистый натертый пол казармы натекла лужа грязной дождевой воды. Где-то в глубине души я чувствовал непонятное раскаяние.
Мне мнилось, что я подвел всю страну, не справившись с выданными мне ботинками. Но то, что я услышал потом, просто свалило меня прямо в лужу и долго корчило от смеха.
А услышал я сдавленный полушепот-просьбу:
- Сынок, зашей ботинки! Я тебе ниточек дам...
В общем, вечером я получил дратву, шило, крючок и засел в бытовой комнате. К сожалению, зашить не получалось. Продырявленная кожа превратилась в перфорированный кусок туалетной бумаги и оторвалась длинной полосой. Пришивать уже было не к чему. Между носком ботинка и верхней частью образовался зазор миллиметров в пять. Утомившись совмещать куски кожи, я проклял старшину, взял ботинки под мышку и заскребся в каптерку:
- Товарищ старшина, я не могу их отремонтировать!
Старшина наморщил лоб и вдруг, приняв решение, просиял лицом:
- Давай, боец, тащи струмент! Я тебе помогу!
Слегка недоумевая, я притащил шило с крючком. Старшина достал ржавые огромные плоскогубцы. Зацепил губками кожу на носке и натащил ее на голенище. Я пробил шилом первую дырку и протащил крючком капроновую, вощеную нитку.
Через час старшина вытер пот со лба:
- Ну вот, боец, а ты говорил не починишь!
Я с сомнением посмотрел на ботинки, водруженные на старшинский стол. Зашить-то мы их зашили. Но из-за перетянутой кожи носок ботинка задрался вверх и очень сильно внутрь стопы, напоминая гигантские, зашнурованные когти ленивца. Я вздохнул и посмотрел на свои ноги в казарменных тапочках:
- Боюсь спросить, товариш старшина, а как их носить!?
Он деловито вручил мне ботинки и, сочувственно похлопывая по плечу, проводил до выхода из каптерки, сопровождая выход знакомыми причитаниями:
- Сынок, сейчас очень тяжело... Тут же это... В мире... совсем распоясались... Опять же... Дети Эфиопии... Луис и Че Гевара... А Анджела Дэвис...
На следующий день мы заступали в караул. Смешно вспоминать сейчас, но мне, часовому Первого поста было тогда совсем не смешно. Мой напарник Лешка, сочувственно улыбаясь, смотрел на "чудовища", стоящие на табурете около моей кровати:
- Как их носить-то?! Пробовал?
Я тяжело вздохнул:
- Стараюсь всячески оттянуть момент...
Тут раздалась команда:
- Караул, к разводу стааановись!
Я начал забивать свои многострадальные ноги в ботинки. Дальше все пошло весело. В ботинках я не ходил, а ковылял косолапя, навроде больного подагрой медведя, припадающего на обе лапы при каждом шаге.
Первым поинтересовался лейтенант:
- Что у тебя на ногах?
- Ботинки, - морщась от боли ответил я.
- Откуда? - участливее спросил он?
- Трищ старшина дал!
Он с сомнением посмотрел на мои ноги:
- А ты вообще ходить можешь?
- С трудом, - простонал я.
Взвод за моей спиной в корчах от смеха лежал на полу. Лейтенант пересек центральный коридор казармы и постучал в каптерку. Оттуда сразу же показалась голова старшины. Голос лейтенанта был громок и страшен на взрыке.
- Товарищ лейтенант, - зачастил старшина, - Да где ж я ему ботинков достану? Ну, нет у меня! - в этом месте старшина дрожащим голосом взял верхнее "фа", - Нету у меня ботинков! А ботинки я дал ему хорошие - вчера весь вечер чинили. Ему просто привыкнуть, потерпеть, разносить надо!
В этот момент прибежал помдежа по части:
- Товарищ лейтенант, дежурный интересуется отсутствием караула на разводе.
Лейтенант ойкнул и, тут же забыв про меня, старшину и ботинки, скомандовал к построению на плацу.
На плац взвод добежал быстро-быстро, кроме меня. Припадая на обе ноги, я вбежал на плац, бряцая автоматом и, подбежав к дежурному по части, страдальчески гаркнул:
- Товарищ капитан, разрешите стать в строй?!
Услышав недовольное:
- Становитесь, - поковылял в шеренгу.
Дежурный с удивлением уставился мне вслед. Его удивление было настолько сильным, что, вышедший к разводу, командир части был вынужден недовольно заметить ему:
- Капитан, Вы развод проводить будете?
Дальше все было почти хорошо: после доклада дежурного командир части, набрав побольше воздуха в грудь, чтобы поздоровкаться с личным составом и по привычке обведя строй взглядом, вдруг увидел мои ноги и ботинки.
Тут нужно сказать, что вообще-то я знал, что пятки должны быть вместе, а носки врозь на ширину приклада автомата. Хотя, если честно у наших автоматов и прикладов-то никаких не было, впрочем, ширину разноса носков усвоили прочно и без них.
Итак, увидев ноги в ботинках, отдаленно напоминающих остроносые, восточные туфли и стоящие в обратку ноги - носки вместе (причем даже стоят друг на друге, а пятки врозь на ширину того же пресловутого приклада, которого нет), воздух из груди и щек командира части гвардии полковника вышел. Весь вышел, напрочь и с таким трубным ревом, что дежурная кляча нашего водовоза приняла это за сигнал к атаке из ее молодости в первой конной армии, и ответила ему пенсионерка в наступившей полной тишине громким призывным ржанием.
Дальше сюжет разворачивался с потрясающей быстротой. В стиле Гоголя, пожалуй. Только ненорматива прекрасного и могучего языка было много. Даже чересчур. Если перефразировать речь командира в краткое и сухое изложение, то можно было бы написать что-то вроде:
- А позвать сюда того мудака, который собирал наряд в караул.
И дальше присутствующие могли наблюдать половое сношение командира со старшим прапорщиком, так сказать, полное единение духа и тел, которое мы, люди, почему-то называем любовью.
Отвергая жалкие попытки старшины оправдаться мягким голосом и сдерживая его от возможности распевания характерных для прапорщика мантр, зверским матом и зычным голосом командир применял к нему свои, по особенному действенные, мантры и заклинания. Впрочем, в тех мантpaX, кроме обертонов, не было ничего незнакомого нам. Вкратце речь звучала приблизительно так:
- В то время как... на страже священных... эфиопские дети как один...
- Луис Карвалан томится... а Че Гевара убит...
- Вы советского бойца обули как чучело и поставили его, мать вашу, на пост! Пост номер один! Чтобы это, так сказать, чучело стояло там? Там ходят полковники! Офицеры ходят и женщины, прошу заметить, ходят тоже! А вы, Гвардии Старший Прапорщик, наряжаете солдата Советского в раздолбанное чучело!
В общем, гвардии полковник был полон эмоций, а гвардии старший прапорщик - унижения. Нужно понимать, что лично я воспринимал эту речь, обрушившуюся на голову старшины, с двойственным чувством. Впрочем, удовлетворение все-таки побеждало чувство сопереживания, а чувство "легкого неудобства" в согнутых ботинками ногах, добавляло мстительности в чувство удовлетворения.
Чем все это закончилось? - спросите вы.
Да, да, да, я получил чудные ботинки, хромовые, скрипящие, удобные как памперсы для младенца. А через день к прапорщику нагрянула комиссия. Инвентаризация!
Честно сказать, человек такое существо, у которого мстительность очень быстро сменяется сочувствием. Вы думаете, у прапорщика обнаружили недостачу? Ничего подобного. Из каптерки и верхних ящиков над шинельными вешалками изъяли маленько излишек: 250 новых бушлатов, 1200 алюминиевых фляг в чехлах, 1400 алюминиевых солдатских котелков, 400 комплектов парадного обмундирования, 230 комплектов хэбэ и 300 комплектов полушерстяной повседневки. Окончательно комиссию добили два мешка алюминиевых ложек, коих, при пересчете, оказалось ровно 2200 штук. И это все на роту из 110 человек.
Недаром говорят:
- У хорошего старшины снега зимой не выпросишь. Особенно там, где его много.