Ника жалуется на жизнь: опять за каникулы каким-то образом потратились 50 тысяч евро, и последний шопинг вышел за рамки разумного (притом что она-то хотела платье за 10 тысяч евро, но взяла себя в руки и купила за три), а еще надо срочно покупать «зимнюю» машину — не ездить же круглый год на «Порше», нужен «Мазератти», а «Мазератти» после отпуска — уже дорого...

— Слушай, ну вот скажи мне честно, — прошу я. — Ты «Мазератти» хочешь, потому что это прекрасно, или тебе хочется всем показать, какая ты крутая?

— Да я никогда и не скрывала, что все это ради понтов, — отвечает она. — Я хочу подъехать на шикарной тачке, и чтобы все обделались от зависти.

Ника говорит о страстях, мне непостижимых. Я бы, может, и хотела испытать нечто подобное, но, увы, не способна. Я очень пытаюсь вообразить, как подкатываю на «Роллс-Ройсе» к некоему ресторану — и счастье обуревает меня, когда все только и смотрят на мой шикарный автомобиль цвета красного вина (как у королевы Елизаветы II, ага)...

В Москве был такой восхитительный персонаж, Александр Голубев — сейчас где-то в США живет — мне он казался Остапом Бендером эпохи рейва. Ему принадлежал самый культовый клуб 90-х — «Птюч». Как говорили, у Голубева с детства была мечта — заработать денег и купить королевский автомобиль. Он заработал на старый «Роллс», кажется, двухцветный, вишня с беж, и это была самая безумная машина: роскошная снаружи, очень хипповая внутри, в нее обычно набивалось человек сто угашенных московских тусовщиков, выглядело все это сюрреалистично и было таким рок-н-роллом в бесконечном отжиге.

В общем, едва я представляю себя и «Роллс-Ройс», как тут же вспоминается «Птюч», Саша в белых штанах, его облеванная машина мечты, вакханалия, дикость и кураж тех времен. Ничего, что можно было бы хоть с натяжкой классифицировать как понты.

В Берлине мы с другом зашли в магазин английской сельской одежды «Барбур», где я купила на распродаже их стеганую куртку. Твердый бумажный фирменный пакет был огромный и неудобный, поэтому чуть позже я его выкинула, а куртку переложила в пластиковый пакет из Н&M. Друг проявил недовольство, на что я не обратила внимания. А потом мы подошли к знаменитому отелю Adlon — приятель хотел выпить там чаю. Нас не пустили, заявив, что все места заняты.

— Если бы у тебя была сумка «Барбур», нас бы, скорее всего пустили, — грустно заметил друг.

Я расхохоталась. Нет, ну правда, это смешно. Может, надо носить с собой фирменные пакеты из люксовых магазинов, чтобы это открывало двери в «приличные» места?

Возможно, мой друг был прав: привратники Adlon, если честно, странные люди, и понты в этом отеле странные. Но я ни за что ни на миллиметр не сдвинусь со своей позиции, чтобы играть в эту игру. А принцип у меня такой: я делаю лишь то, что удобно мне. И если условный Adlon не хочет меня с пакетом из Н&M — я легко жертвую «Адлоном».

Я не хочу становиться тем, кем не являюсь, даже если это дает мне призрачную вторичную выгоду.

У меня был приятель, который в обществе знакомых миллионеров делал вид, что он — один из них. Ну, то есть все знали, что он писатель, а значит, совсем не богат, но на встречи он надевал самые дорогие часы, и с таким видом говорил о яхтах, отелях люкс и шикарных виллах, словно не пользовался ими благодаря другим богатым друзьям, а сам владел ими. От вопросов о том, где он держит яхту и какие налоги на недвижимость в Испании, он ловко увиливал.

Честно говоря, мне совсем не ясно, как можно либо гордиться тем, сколько ты зарабатываешь, либо стесняться этого. И то и другое говорит лишь о том, что у человека проблемы с идентификацией себя.

Большинство моих богатых знакомых интересны совсем не деньгами — и сами себе в первую очередь. Один — совершенно сумасшедший, и вот именно это его фишка: он все время попадает в дикие истории; другой очень много путешествует и бывает на самых безумных фестивалях, в забавных секс-клубах; третья пишет книги, четвертая настолько жизнелюбива, что это ее выдающееся качество, она просто ядерная станция. Я люблю их за это.

И главное: мы ходим в одни и те же места, путешествуем в одинаковых направлениях, разделяем одни и те же ценности. Да, у них больше недвижимости — и это обычно люксовые апартаменты или дома, но, по большому счету, в этом и вся разница. Мы все равно оттягиваемся в «32.05», «Нур баре» или «Доме 12», и снимаем квартиры на airbnb, потому что этим людям не важны понты, им важно быть в каком-то клевом месте с клевыми людьми.

С моего богатого приятеля Easy Jet пытался содрать лишние деньги за небольшую сумку (не помню деталей, но это было некрасиво), так он не поленился вернуться в город, оставить дома эту сумку и вернуться в аэропорт. Он мог купить себе бизнес-класс. Он мог заплатить эти 100 или сколько там евро. Но он не хотел — потому что дело не в деньгах.

Или, наоборот, однажды я была в одном пафосном ресторане со знакомым, который далеко не богач. И нам насчитали лишних 200 долларов (за бальзамический уксус!). Там была сложная история — и мы спокойно могли бы не платить, потому что нас слегка обманули. Я сказала: вызываем полицию и сидим тут хоть пять часов. Пока я ходила в туалет, знакомый заплатил. Ну, неловко ему было. Вдруг подумают, что он бедный и все такое.

Люди тратят лишние деньги, чтобы создать выгодное о себе впечатление. Встречаются и аферисты, но у них хотя бы есть шкурный интерес, а когда это делают просто ради... ну понтов, да, то это выглядит еще более глупо, чем есть на самом деле.

Поэтому богатых русских как явление до сих пор не любят в Западной Европе, и поэтому Робби Вильямс, хоть и с большим опозданием, снял видео «Отрывайся как русский» — с дворцами, медведями, балеринами, всей мишурой.

Люди, которые тратят деньги, «потому что могут» или чтобы кому-то что-то доказать, — это очень невежественные и противные люди. Не обязательно быть миллионером — можно быть просто дурой, которая три года копит на какую-нибудь must have it bag.

Конечно, после уголовных статей в СССР за спекуляции, за хранение валюты, за любой свободный бизнес, после этого унизительно-презрительного отношения к деньгам, думать о которых было стыдно, после извращенного псевдосоциализма и прочей идеологии, которую насильно вбивали в голову, очень хотелось забыть о том кошмаре и стать, наконец, богатыми, наесться черной икрой и напиться «Дом Периньон».

Да везде есть свои новые богачи, и они всегда уморительно омерзительны. Но в сладкие нулевые все в России вдруг рехнулись на понтах: и богатые, и бедные, и средние, и образованные, и невежды, и ученые, и крестьяне. Понты проповедовались как религия нового времени, а если ты, не дай бог, пытался кого-то отрезвить, тебя тут же клеймили как завистливого неудачника.

У меня была знакомая, женщина не богатая, но обеспеченная, и вот она каждые три года считала необходимым менять автомобиль. Однажды, когда на ней висела ипотека за новую квартиру и большой долг банку за кредит на бизнес, ей приспичило в очередной раз сменить авто. Она прямо разрывалась: какая-то там хорошая машина была ей не по карману, но она считала очень важным ее купить.

— Зачем? — удивлялась я.

— Потому что я должна ездить на хорошей машине, потому что люди подумают, что у меня плохо идут дела, ты не знаешь — не понимаешь, у нас так принято, у нас так дела делаются... — отбивалась она.

Но правда в том, что ей самой надо было ощущать себя настолько успешной, чтобы менять одну новую машину (три года — не срок) на другую новую машину, и даже если она загоняла себя в финансовую ловушку, она все равно шла на это. Потому что в обществе, где главное — это понты, ты никто, если не пускаешь пыль в глаза.

А лично я стою такая красивая и умная в пальто от H&M — в очереди за лучшей в Берлине шаурмой, которую съем на лавке, где только что сидел вшивый хиппи. Может, в этом мои понты, а может — и это на ваше усмотрение, — мне так просто очень хорошо, и это мой мир, моя жизнь, это то, что делает меня счастливой без оглядки на то, кто и что обо мне подумает.

Арина Холина