Прежде чем читать материал, пролистай нашу галерею и посмотри на звезд, которые плохо учились в школе.

Мария Шуляк, звездный редактор Леди Mail.ru

Я никогда не мечтала стать учителем, хотя со школой у меня всегда были хорошие отношения. На учебу бежала, как на праздник. Учителя меня любили, хвалили (кроме математички, поскольку вычитать и умножать за одиннадцать классов я так и не научилась). Я была старостой класса, отвечала за школьную газету, вела праздники, ставила танцы и театральные постановки, писала сценарии, в общем, чем только не занималась.

Когда закончилась школа, я не знала, что хочу делать дальше. В тот трудный переходный момент на помощь пришла моя мама, которая сказала — поступай на исторический факультет, хотя бы сможешь преподавать.

Истфак, кстати, не гарантирует только специальность учителя. Там, где училась я, мне обещали, что после окончания факультета можно работать в музее, архиве, стать археологом или научным сотрудником ну и как вариант пойти в школу.

Одним из этапов моей учебы на историческом факультете была как раз практика в десятом классе. И тогда мне эта деятельность жутко не понравилась. Приходилось до поздней ночи готовиться к урокам, продумывать, как объяснять ребятам, казалось бы, очевидные вещи, проверять их домашние работы и оценивать ответы у доски.

Ситуацию усугубила учительница (реальная учительница), которая вела историю в моем классе. Как бы я ни изворачивалась, чтобы я ни придумывала, ей всегда не нравились мои уроки истории. Я пыталась ей объяснить, что в будущем не планирую учить детей, и она может не волноваться, но все было безуспешно. В конце концов она засчитала мне практику, но осадочек, как говорится, остался.
После той практики школу я старалась обходить стороной, хотя, признаюсь, несмотря на свои никакие преподавательские навыки, с детьми и подростками общаться мне интересно. Так что, когда появилась идея на день вернуться в школу, я подумала, а почему бы и нет? В конце концов, теперь мое преподавание истории точно не будут оценивать для диплома.

Урок истории мне досталось проводить в 7-м классе одной из частных подмосковных школ. 

И не ошиблась.

Нужно было подготовить тему о внутренней политике Алексея Михайловича. Мне не хотелось просто рассказывать материал и опрашивать потом учеников, я решила придумать игру. Причем формат позаимствовала из своих школьных времен, тогда в классе мы часто проводили «Свою игру».

Я подготовила презентацию, включила туда вопросы прошлых уроков, а также новую тему. На уроке я планировала дать моим семиклассникам десять минут на ознакомление с новым параграфом, а уже потом приступать к игре. Да, признаюсь, тут, во-первых, причиной была моя лень, ведь всегда проще предложить ученикам читать параграф, чем самой объяснять материал, а, во-вторых, присутствовал мой страх превратить урок в театр одного актера, где буду лишь я в роли гида, рассказывающего интересные факты про царя и не обращающего внимания ни на кого вокруг.

В день урока я волновалась. Боялась провокационных вопросов ребят, боялась их плохого поведения, боялась их не заинтересовать.

Мой урок был третьим, поэтому было время выдохнуть, перечитать свои вопросы, которые я подготовила для игры, повторить даты и имена, вспомнить, за что же все-таки Алексея Михайловича прозвали Тишайшим, и почему он так не любил Земские соборы.

И вот... звонок. Сразу бросилось в глаза — количество человек в классе. Их 16, и, кажется, это должно облегчить задачу, но нет. Ребята шумят, но быстро успокаиваются, когда я представляюсь и объясняю им правила игры.

Формат «Своей игры» им знаком, они сразу же разбиваются на команды, выбирают вопросы, совещаются, бурно обсуждают их между собой, опять шумят, да так, что приходится повышать голос. А затем с интересом смотрят на меня и ждут, когда же я их похвалю. Радуются победам и ждут, что же получит команда-победитель (а она получает, по моей договоренности с учителем, оценку «отлично»).

Вести урок в классе приятно, и сорока минут не хватает, чтобы задать все вопросы в рамках игры. Так что я обещаю себе (и ребятам) обязательно вернуться и поиграть с ними еще раз.

Надежда Зубрева, бьюти-редактор Леди Mail.ru 

Я мечтала стать учителем еще до начала времен того, как в десять лет твердо решила стать журналистом. Позже, когда я прочла повесть Джерома К. Джерома «Трое на велосипедах», все встало на свои места: в произведении автор в том числе повествует о профессии редактора  — о том, что пишущая братия очень любит давать советы и учить других жизни, в точности, как и преподаватели. 

В сознательном возрасте работать в школе я уже не хотела, но стать репетитором или работать со взрослыми людьми (например, помогать им в познании иностранного языка), думаю, смогла бы. Это мой план Б на случай, если с первой специальностью у меня однажды не заладится (надеюсь, сей момент никогда не наступит).

Школьные деньки и однокашников мне всегда приятно вспомнить, без некоторых из них я вообще не представляю свою жизнь, но главная, пугающая во всей системе вещь — официоз и количество правил: длиннющие имена с полным именем и отчеством (кажется, я свое секунд пять вспоминала, чтобы правильно произнести), дресс-код и никаких опозданий. Нет, я не из тех, кто ходит в редакцию в мешке, плюет на стол, когда ест, но как же меня устраивает журналистский, вольный стиль!

Наша свободная форма одежды и (относительно) плавающий график работы — не единственные, конечно, но и не последние причины, почему я все-таки работаю редактором. А мой молодой человек — учитель информатики из частной подмосковной школы — с подобным графиком смирился. К нему-то я и обратилась, когда мы с коллегой решили провести эксперимент и внезапно сменить род деятельности. 

Он организовал мне предварительную встречу с директором — мне нужно было договориться о дате и предметах, которые мы будем вести. Удивительно: я попала в чужую школу, я уже сама стала взрослым и самостоятельным человеком, но дрожала я так, будто меня вызвали на ковер за плохое поведение. Срывающимся и заикающимся голосом я объяснила, зачем пришла: 

— Добрый день, Свет-ла-на-Вла-дими-ров-на, я На-деж-да-Юрьев-на от Ста-нисла-ва-Алек-санд-ро-вича. Хочу преподавать английский язык в вашей школе, а моя коллега Мария Николаевна  — историю.  

— Чего же вы так волнуетесь, Надежда Юрьевна! А как у вас с английским? 

— Уровень Advanced, – отчеканиваю я, будто нахожусь на экзамене. 

— Отлично! Тогда посмотрим, в каких классах вы сможете провести уроки. По расписанию вам достанется 8-й класс, а вашей коллеге — 7-й. А вот переодеться вам все-таки придется! Вы же все-таки будете преподавать, подавать пример детям, делать вид, что вы настоящий учитель. В этом же суть эксперимента? Я, честно говоря, не против проявления уникальности, но дресс-код есть дресс-код. Вот есть у нас один мальчик с цветными дредами, его мама и я с ним боремся. Приучили его форму носить, теперь возьмемся за прическу, — говорит директриса, глядя на мои голые плечи (я была в платье, которое мне казалось очень приличным) и колготки в сеточку (ну мелкую же, мне казалось, это хоть как-то украсит унылый образ). 

Я бы очень много могла сказать против формы и против унификации внешнего вида, но не буду. Директриса права: хочешь заставить всех поверить в то, что ты учитель, стань им прежде всего внешне. В день Х рисковать я не хочу, поэтому снимаю часть цветных браслетов с руки (хиппи у доски делать нечего) и выбираю черно-белую классику: белую блузку с длинными рукавами и черную юбку до колена. Ко мне бы даже сама королева Елизавета не придралась. 

— А какой у тебя будет класс? — спрашивает биолог. 

— Восьмой. 

— Они милашки! С седьмым сложнее, такое чувство, будто в них кипят гормоны и подростковый бунт готов вот-вот вырваться наружу. Но если будут шуметь, то начинай постепенно переходить на громкий голос. Раньше я так мог делать только тогда, когда очень злился. Теперь могу переключаться, когда захочу. 

Наконец мы прибываем в школу. Кажется, изнутри она ничем не отличается от обычной, СОШной школы (никаких колонн и мраморных музейных стен, к которым страшно прикоснуться, — я именно так представляла себе частное учебное заведение), только вот каждый проходящий мимо здоровается, учителя и к детям, и друг к другу обращаются исключительно на вы. 

Первый урок мы проводим на русском языке — хотим воочию увидеть, как проходят здесь занятия. Меня накрывает ностальгическая волна: те же составные глагольные сказуемые, тот же скрип мела по доске и «приколы», которые существуют исключительно в учительско-детском мире.

— Ох, Свет, ну из чего состоит это сказуемое? Вам ведь все уже подсказали... Ну! Слава богу, сказали! Вам пора Нобелевскую премию по русскому вручить за подвиги! 

Мой урок — пятый по счету. Время до него пролетает незаметно. Я волнуюсь: и за свой английский, и за уровень знаний детей — смогут ли они разговаривать со мной на чужом языке легко и непринужденно? Сумеют ли составить предложения и быстро отвечать на заданные вопросы? 

Тема занятия — путешествия. Я прошу каждого рассказать коротко о любимых поездках на анлийском, дети тут же включаются в процесс, и я перестаю отсчитывать время до конца урока. Я стараюсь двигаться от упражнения к упражнению из их британского учебника, который проштудировала заранее, слушаю активных отличников и стараюсь больше вытянуть из тех, кто, кажется, знает «инглиш», но просто ленится отвечать.

40 минут проносятся намного быстрее, чем я ожидала, восьмиклашки уходят, я остаюсь поговорить с настоящей учительницей английского. Она отмечает, что я успела пройти не так много заданий с классом, в этом мне не хватило опыта — кого-то действительно важно вытягивать и выводить на активное участие, а кого-то, напротив, прерывать, ведь надо много успеть. Дома, после рабочего дня я говорю с еще одним учителем — моим преподавателем по информатике: 

— Надь, представляешь, я сказал 8-му классу, что ты на самом деле не преподаватель, и они очень удивились! Все поверили в твою легенду! А еще им очень понравился урок, он получился таким живым и нескучным. 

Фух! Ну хоть здесь без отчества. И да, похоже, запасной вариант — однажды стать учителем — у меня по-прежнему имеется.