Вероника Пак (39), кореянка, директор коммуникационного агентства VP Agency

Я наполовину кореянка, наполовину русская, но еще в моих венах течет немного чешской крови. Родилась я в Узбекистане, в маленьком городе на границе с Афганистаном — Фергане.

Где бы в мире я ни находилась, я везде одновременно и своя, и чужая. Для корейцев я не совсем своя, потому что больше русская, чем надо. А для русских (в большей степени москвичей) я нахожусь в круге «черножопии». Кавказские мужчины, судя по вопросам, принимают меня за узбечку, казашку, якутку, бурятку, еврейку, чувашку. А в Азии (Гонконге, например) — я китайская топ-модель (хе-хе-хе).

Мне кажется, что бессознательный национализм — естественная черта любого народа без исключения. Это совершенно нормально — пытаться сохранить свою идентичность и культуру, которая часто состоит в том числе и из витиеватых, но бессмысленных суеверий. Всем проще держать границу, если иметь какие-то ориентиры в этом потоке хаотичных и противоречивых характеристик из Интернета и телевизора.

Возможно, моя уже привычная настороженность — тоже иллюзия. И я совсем не вызываю ни у кого никаких националистических порывов. Борюсь с этой иллюзией уже 20 с лишним лет, с тех пор, как оказалась в Москве. Но почти каждый день я объясняю окружающим природу своего появления на свет. Папа — кореец, мама — русская. Я продукт советской истории. Да, продукт непонятный. И однажды в 90-е меня избили скинхеды недалеко от дома, потому что приняли за «чеченку» (тогда шла чеченская война).

Но это лишь темная сторона жизни, которая есть у каждого жителя мегаполиса — тревога и беззащитность в бесконечном шуме борьбы за блага и любовь.

Я лучше расскажу, что для меня значит быть кореянкой. Это очень классное состояние для девушки, словно у тебя есть внутренний Джеки Чан (хотя он китаец. — Прим. ред.).

Я наблюдала за своими мадами (тетушками — очень важное слово семейной иерархии) в разные периоды их жизни и всегда испытывала к ним большое уважение. Во-первых, они все были щеголихи! Во-вторых, они умели волшебным образом объединяться и решать важные дела: будь то коррекция бракоразводного процесса и право на свадьбу для старшего сына; организация под ключ жизненно важных ивентов — 1 годик ребенку, хангаби — или игра в хато, а по-простому игра в корейские карты. И еще они умели заставлять мужчин зарабатывать деньги. В том числе и своим примером.

Листай галерею и смотри, как живет после развода 40-летний Эмин Агаларов:

И главное. Мне кажется, на их почти нестареющих корейских лицах совсем не было уныния, несмотря на переезд в Россию и все связанные с этим потери. Они не рефлексировали о прошлом и будущем, а просто делали десятки мелких салатных, и не только, бизнесов одновременно. И после 12-часового рабочего дня еще успевали читать книжки. Они были чрезвычайно эффективны. Их дети должны были получать пятерки и расцветать талантами, независимо от жилищных условий. За умение учиться и переносить стресс без потери работоспособности спасибо моему папе.

Я не верю в национализм, но верю в национальную психологию: традиции за тысячу лет стали генетической памятью, которая помогла и будет помогать выжить, отличить своих от иных и понять преимущества некоторых моментов воспитания. С детства внушается: ты должен быть лучшим во всем, должен добиться успеха. Потому что неудачливый корейский старший сын (старшая дочь, ежели сыновей не было, должна доказать, что она лучше своего отца) — это нонсенс. Человек не может предать свой род, он должен всем помочь встать на ноги, жениться, получить образование и сыграть хангаби. И нельзя никак свернуть с этого пути.

Алиса Ганиева (34), аварка, писатель

Я приехала в Москву из Дагестана учиться в Литинституте в семнадцать лет. Тогда, в начале нулевых, в информпространстве еще свирепствовал мем «лицо кавказской национальности». Так что первые три года полиция тормозила меня регулярно. Обычно просто вылавливали из толпы, когда я шла на учебу. Не то чтобы лицо у меня сильно кавказской национальности (сейчас, бывает, принимают и за русскую). Но стражи порядка — хорошие психологи, а у меня, наверное, на лбу было написано, что я боюсь.

В общем, покруче любого визового режима. Документы у меня, разумеется, были в полнейшем порядке, но в отделения меня таскали все равно. В последний раз — в 2006-м году. Я тогда бродила по станции «Александровский сад», ждала знакомых, чтобы пойти на балет. Полицейские меня приметили, повели к себе, пробили по базе, и тут один другого таинственно так спрашивает: «А фамилия «Ганиева» тебе ни о чем не говорит?» Нет, я тогда еще не стала писателем, и по книгам узнать меня не могли, просто чеченские террористки сестры Ганиевы были еще на слуху.

Потом проверять меня перестали. Настроения в обществе слегка изменились, да и я, видимо, стала увереннее и не привлекаю лишнего внимания. Взбодрил и переезд из рабочего района Кожухово. В Кожухово я жила первый год, и там водились полузабытые ныне скинхеды. Пару раз они показывали мне издали третий палец. В день рождения Гитлера эти парни становились особенно агрессивны, и на первом курсе в этот день мне даже пришлось тайно переночевать в Литинституте — я задержалась там до восьми вечера на театральном фестивале, а возвращаться в темень канавами побоялась.

Но что там говорить о гопниках, если даже образованные москвичи не очень понимали, что я тоже россиянка, что на русском языке в Дагестане говорят чаще и свободнее, чем на вымирающих родных (а их там три десятка), что валюта у нас российская, потому что мы тоже — Россия. До сих пор самые частые вопросы, которые мне задают: «А у вас там война?», «А тебя братья не накажут за то, что не носишь хиджаб?» и т.д. Правда, должна с грустью признаться, что иногда эти вопросы порой не так далеки от истины.

Но если вынести все эти мелочи за скобки, Москва приняла меня замечательно. Мне, к счастью, не пришлось пережить чудовищные испытания, нередкие для приезжих в столице. Я сразу встретила интересных людей, сразу почувствовала себя гораздо свободнее и веселее, чем в Махачкале. Подружилась здесь с умными и яркими личностями со всей России. Поняла кое-что о собственных ценностях. Разобралась с самоидентификацией... А в Дагестан я вернулась сразу после учебы, но не физически, а ментально — написала рассказы и пару романов о том, чем дышит юг России. Получила за это бурные отклики из разных концов страны. А увидеть родные края свежим взглядом мне помогла Москва.

Люблю этот город. И он меня, кажется, тоже принял. Думаю, дело еще и в моём имени. Быть Алисой в Москве гораздо легче, чем Нажават (а меня так вправду порывались назвать). Да и место рождения в моем паспорте — Москва. Это — непредвиденная родителями случайность. Появившись на свет, я провела здесь лишь самый первый месяц жизни, в инкубаторе для недоношенных, но на первых порах при встрече с полицией эта отметка в паспорте очень спасала.

Анна Пипия, (33), грузинка, мама двоих детей

Мы переехали из-за гражданской войны в Грузии, в 1991 году. Мне было 5 лет. Языка я почти не знала, поэтому в детском саду было трудно: хочешь играть, общаться, а не можешь. Все дети русские, тогда не было так много приезжих, как сейчас. Я была единственной. Плюс дети довольно жестокие и меня дразнили.

В школе стало легче: я ходила в подготовительный класс, чтобы подтянуть язык. Не было издевательств, хотя скинхедов боялись все: этих их гриндерсов, бритых голов. Если видели их за километр — прятались в подъезде.

Школа была хорошей: строгий директор делал все возможное, чтобы дети нерусской национальности чувствовали себя комфортно. На корню пресекал неуважительное отношение. Однажды нам пришлось переехать и сменить школу. Вот там я поняла, как сложно быть грузинкой в Москве. Там были агрессивные дети, которые всячески старались унизить, обзывались, придирались. Тогда я еще не умела себя защищать, была ранимой, беззащитной. Мы с братом выдержали три месяца, я плакала. И мама сделала все, чтобы вернуть нас в прежнюю школу.

Мое студенчество было прекрасным. Я старалась общаться с кавказцами, грузинами, потому что этого долгое время была лишена. Люблю Грузию безумно, мы всегда ездили на летние каникулы туда. И каждый раз, где-то месяц после возвращения, я немного хандрила. Не только климат отличается в наших странах, но и люди. У нас они теплые, приветливые, никуда не торопятся. Здесь — другие. Не потому что плохие, просто более сдержанные, замкнутые, все время занятые, напряженные.

Не считая школьного периода, я больше никогда не сталкивалась с национализмом. У меня не такая уж необычная внешность: светлая кожа, голубые глаза. Плюс в Москве сейчас живет так много разных людей, что кавказцы уже давно считаются «своими». Более того, Грузия становится популярной, все больше людей ездят туда отдыхать, пить вино, смотреть на красоту природы и посещать достопримечательности.

Но, как бы я часто ни пыталась выбраться из Москвы, вскоре начинаю скучать по ней. Все-таки она — моя вторая родина.

Аюна Анджукаева (32), калмычка, руководитель пресс-службы

Я выросла в Калмыкии, это настолько смешанная в плане национальностей республика, что я никогда не чувствовала себя какой-то особенной. И когда в 16 лет я поступила в университет, мне было удивительно, насколько по-другому это воспринимается в Москве.

Одно из первых, что бросилось в глаза: милиция, вместо того чтобы выполнять свою работу, круглосуточно зарабатывала взятки на всех, кто не выглядел «достаточно русским». Тогда действовало постановление Лужкова: даже граждане России не могли находиться на территории Москвы больше трех дней без регистрации, и это плодило какую-то адскую коррупцию. Меня это страшно возмущало, я даже ждала, когда остановят и меня. Когда это произошло, я потребовала их документы, переписала данные, позвонила в местное ОВД, рассказала, что у меня вымогают деньги, потом позвонила в УСБ, написала жалобу и заставила извиниться.

Сейчас я тоже стараюсь не проходить мимо, если подозреваю в проверке документов вымогательство, заступаюсь за людей.

В Москве, как одном из самых тщеславных городов в мире, всегда встречают по одежке. Это не хорошо, и не плохо, просто так есть.

Внешний вид здесь служит показателем твоего уровня жизни, социального статуса, доходов, а для меня еще и своего рода защитой от люмпенов и бытового национализма, который мои русские друзья не замечают, потому что сами никогда с этим не сталкиваются.

Но это случается: например, однажды у моей дочери поднялась температура, и я вызвала «скорую». Приехавший врач была компетентна и хорошо осмотрела ребенка, приветливо разговаривала. Потом она спросила, ходит ли Динара (моя дочь) на какие-то секции. И когда я ответила, что да, на гимнастику, врач заговорщическим шепотом сказала мне: «Будьте аккуратнее в этих спортивных школах, а то знаете, туда столько нерусских и кавказцев ходит, от них чем угодно можно заразиться». Я была поражена, что слышу это всерьез, и несколько раз переспросила, все ли я правильно поняла, но врач даже не осознала, что сказала что-то ненормальное. И когда я добавила, что я вообще-то тоже нерусская, она ответила: «Ну что вы, вы ведь совсем другая».

Еще я не пользуюсь общественным транспортом, когда еду куда-то с детьми. Потому что иногда вижу, как в час пик, в давке, люди начинают говорить друг другу обидные вещи, и если это разговор людей титульной и нетитульной национальности, всегда стараются задеть именно инакостью. Для недалеких людей это зачастую единственное, к чему можно прицепиться, что они с успехом и делают.

Когда ты хорошо выглядишь и уверен в себе, такие ситуации сокращаются до минимума, поэтому я считаю, что к этому стоит прилагать усилия. Я не говорю, что каждый день нужно наряжаться как на парад, можно носить те же джинсы и футболку хоть круглый год, но они должны быть хорошими и дорогими.

Впрочем, адекватных и хороших людей всегда больше, и это радует. Часто бывает, что люди, узнав, что я калмычка, очень проникаются, потому что когда-то имели дело с моими земляками или были в Калмыкии, и у них остались приятные воспоминания.

Однажды я делала новый загранпаспорт (еще до появления госуслуг), и работник паспортного стола ужасно обрадовался: оказалось, его лучший друг — калмык, в итоге я получила документ гораздо быстрее обычных сроков.

В университете было много преподавателей, в любимчиках которых когда-то были курсанты из Калмыкии, поэтому они относились ко мне суперлояльно, часто помогали.

Еще мне почему-то запомнилось, как несколько лет назад я шла по Серпуховской улице, и меня нагнал мужчина в военной форме. Он поинтересовался, не казашка ли я, а когда я ответила, что калмычка, он сказал, что служил в Алма-Aте, и я очень похожа на его первую любовь. Мы как-то очень душевно с ним поговорили, и вечером я расплакалась, было грустно, что у многих людей жизнь складывается совсем не так, как они хотели.

Манэ Тангян (28), армянка, танцовщица

Мы переехали в Москву из города Сисиан из-за болезни моей старшей сестры, ей требовалось лечение. Мне тогда исполнилось 2 года, так что всю сознательную жизнь я прожила в столице России и чувствую себя россиянкой. По-армянски говорю, но читаю и пишу с трудом. С тех пор ни разу не была в Армении. За это мне очень стыдно, в этом году планирую исправить эту оплошность.

Думаю, есть три категории людей: те, кому безразлична чужая национальность, те, кто относится к ней всегда негативно. И те, у кого она вызывает интерес в хорошем смысле. Чаще всего обращают внимание на необычное имя: услышав его, сразу спрашивают, откуда я.

Но бывают и обратные ситуации. Когда я училась в университете, на одной из сессий преподаватель посмотрел на мою фамилию и со словами «Ну, армяне все умные», поставил зачет.

На мою внешность мало кто обращает внимания в Москве — это мегаполис, здесь много разных людей. Я резко выделяюсь из толпы в других странах, например, в Голландии. Ездила туда на стажировку, и местным жителям казалась экзотической девушкой. Все самые красивые мужчины западали именно на меня. Это было приятно.

И все же в Москве многие подвержены стереотипам об армянских девушках: что на них нужно непременно жениться, иначе тут же придут злые братья и дядья, жаждущие мести. К счастью, в моем кругу общения таких людей мало.

Хотя был случай, когда я начала встречаться с симпатичным парнем и обмолвилась о том, что я армянка (я не скрываю своей национальности). Больше он меня никуда не приглашал. Но я считаю, это скорее забавно.

Не могу сказать, что ощущаю на себе какой-то негатив. Да, довольно часто ловлю на себе любопытные взгляды, потому что выгляжу ярко, особенно когда хорошее настроение. Но, думаю, это больше связано с тем, что я в одежде предпочитаю классический стиль чему-то, на мой взгляд, более интересному. Вот, сегодня, например, на мне кроссовки и колготы в сетку — для некоторых, видимо, это выглядит вызывающе.

Мне комфортно живется в Москве, наверное, потому что я позитивный человек. Стараюсь обращать внимание на хорошее, не зацикливаться на негативе. Думаю, кавказским мужчинам сложнее. На моего папу, например, в метро нападали скинхеды, но это было лет 10 назад, сейчас такого уже нет.

Сейчас, в силу глобализации, вопрос национальности уже не стоит так остро. Люди все меньше придают значения тому, кто где родился и какой цвет кожи имеет.

Фото: Настя Данилюк. Макияж: визажист Светлана Котельникова, Московский клуб визажистов «Форум». Прически: парикмахер Татьяна Жилкина, студия красоты Krygina Studio.