За 20 лет Панин сыграл более 70 ролей в кино. Но мало кто вспомнит сейчас, как зовут его героев в «Бригаде», «Семейных тайнах», «Нежном возрасте», «Свадьбе», «Границе»... Во многих фильмах он — подлец, сволочь, мерзавец. И так здорово они у артиста получались, что иной зритель наверняка думал: невозможно сыграть негодяя, не будучи им в жизни...

Татьяна Уланова, «АиФ»: Андрей, не надоело играть подонков?

Андрей Панин: Я что, везде подонок? И в «Бригаде» — мразь? Послушайте, вы фильм-то видели? Белов — бандит, жулик, кровопийца, наркоман, распутник. И он всем нравится. А мой герой — мент, борется с бандитами, которые торгуют наркотиками и оружием в Чечне, мстит за убитого брата. И при этом — сволочь. Ну, чем плох-то он, а? Не слышу ответа. Блин, Джека Николсона и Аль Пачино, наверное, не спрашивают, почему один все время играет уродов, а другой — жуликов. Ладно, не пугайтесь меня... Вы хоть знаете, что режиссер Леша Сидоров шесть лет пробивал «Бригаду»?. Это же Растиньяк. Настоящий северодвинский Растиньяк. Сказал: «Хочу, чтобы было так», и хоть убей его! Никто не верил ему, продюсеры рисковали. Но он ведь сделал то, что задумал! Получал деньги и тут же все вкладывал в проект...

- Сидоров — молодец. Но почему так плохо с положительными героями?

- Встречный вопрос: давно вы видели в нашем кино, скажем, экранизацию Шекспира?.. Ну, стоит ли говорить, что снимают и кто кого играет. Вы, например, можете объяснить, что такое положительные и отрицательные герои?

- Ваши отрицательные вызывают омерзение...

- Да я вообще неприятный человек! Представляете, каково мне каждый день подходить с утра к зеркалу?

- Неужто не привыкли?

- Не-а. Что вы! Я даже мою лицо частями. Мою и быстро отбегаю от зеркала. Честно говоря, вообще не очень понимаю, зачем нужно умываться каждый день... На самом деле виноваты женщины.

- Что-то не так сделали?

- А что они могут сделать так?

- У меня сложилось впечатление, что, если время позволяет, вы никому не отказываете...

- Неправда, я женат!

- Я о режиссерах.

- А-а..! Ваша правда. Действительно, соглашаюсь на все предложения. Даже на рекламу.

- Что-то не припомню роликов с вашим участием.

- Так никто не перезванивает. Когда предлагают работу, спрашиваю: «Сколько денег?..». Столько-то. Я называю свою сумму. Мне говорят: «Хорошо!». А в ответ — тишина. Черт! Ни разу не перезвонили. Я нервничаю.

- Может, много просите?

- Да я умоляю вас! Просто считаю, сколько мне надо, и называю цифру. Видимо, никому не нравлюсь. Лицо неприятное. Это к вопросу о зеркале с утра. Мне интересны биостимуляторы, сам по себе я человек вялый. Настоящее мое лицо — вот... (Делает ужасно смешную гримасу. — Авт.) Кроме того, неуживчив. Ни с кем не дружу и не умею. Меня никто не любит. Как там: «Я год не был в бане, меня женщины не любят». Сниматься-то начал не так давно...

- ...и на первом этапе важно было попасть в обойму?

- Я хотел попасть в обойму? Да мне наплевать на нее! Просто могу работать много. Был случай, за день сняли то, что должны были снять за три. В результате за неделю сделали 21 съемочный день. А все из-за того, что три фильма навалились друг на друга. Я выходил на площадку с гриппом и температурой 38,3, спал в машинах и думал: блин, могут же, когда хотят. Сложно представить в подобной ситуации Тома Хэнкса, правда? Я снимался с ним в «Изгое», видел, как актер работает, и понимаю, почему у него три «Оскара». Он может спокойно сидеть в своем долбаном трейлере, принимать душ, есть, пить, совокупляться с кем-нибудь, но, если съемка назначена на 7.30, ровно в 7.30 Хэнкс будет стоять на площадке, готовый к работе. Вот это — профи. У нас на артиста могут наехать, накричать и при этом прикрыться заезженной фразой «Кино — наш дом». Я недавно из-за этого отказался от двух фильмов. И студентов своих в Школе-студии МХАТ учу: «Услышите, что театр — храм искусства, тикайте сразу! Вас точно пытаются обмануть».

- Что же, наше кино — лишь дешевая копия западного?

- Не всегда. Это, знаете, как рубль двадцать семь... Приходишь в магазин, и какую бы купюру ни дал, кассир спрашивает: «У вас не будет рубль двадцать семь?». Это беда нашего государства. Человек не хочет считать, он не понимает, что живет только благодаря работе. Ни фига! Все равно: «рубль двадцать семь».

- Вас это так раздражает?

- Не раздражает — бесит! Я стараюсь туда больше не ходить. И вообще предпочитаю супермаркеты, там сдают без всяких «рубль двадцать семь». Мне нравится бродить ночью по большому магазину, когда никого нет. Не люблю свет. Я животное норное — хорек. Скунс, если угодно.

- Фу-у! Он же воняет!

- Вы ничего не понимаете! Это милейший зверек! Он великолепен! И воняет, только когда возникает опасность. Впрочем, до скунса мне далеко, я все-таки хорек. Но если меня тронуть, навоняю прилично.

- Чтобы никто не трогал, надо сидеть дома, в одиночестве.

- У меня как раз две квартиры — в одной живу с семьей, в другую меня отправляют, когда я надоедаю. Но совсем без дела, конечно, сидеть не могу. Когда нет работы, хочется чего-то вредного. (Во время беседы Панин пил водку, почти не закусывая. — Авт.) Например, поменять сексуальную ориентацию.

- По-моему, Виктюк предлагал вам это сделать. Ненавязчиво.

- Предлагал. Но тоже почему-то не перезвонил. Я опять переживал. Спектакль получился гениальный.

- А картина «Трио»?..

- Ария Надира из оперы Массне, которая звучит в конце фильма в исполнении Собинова, — это катастрофа! Все, что мы там наснимали, Собинов искупит сполна. Что он творит! После первых двух тактов у меня слезы наичнают течь градом. Прав Станиславский: опера — высшее искусство.

- Вы в этом фильме...

- К сожалению, не Собинов. Наш современник со сложной судьбой... А теперь перейдем к моим творческим планам. Хотелось бы, конечно, сыграть Ленина. Можно ведь сделать фильм о том, как он тер, тер бутылочку и дотер до того, что джинн все-таки выскочил. Это человек, который перевернул мир, цивилизацию! Любопытно было бы его сыграть.

- В чем проблема? Вы же режиссер! Снимите фильм о Ленине, утвердите себя на главную роль.

- Может, когда-нибудь это и случится. Но пока, видно, время не пришло. Я фаталист. К сожалению, в нашей стране нельзя загадывать. Все так стремительно меняется. Только поезда в метро ходят по расписанию.

- Бываете там?

- Если нужно куда-то попасть вовремя. И жена — так же: «Ой, опаздываю в театр. Поеду на метро».

- Но машина все-таки есть?

- У меня? «Гранд Чероки».

- Вы страдаете оттого, что вас никто не любит?

- Не-а.

- А в чем проявляется нелюбовь?

- В том, например, что мне передают в театр письмо, я его не получаю, а потом кто-то находит его в мусорном ведре.

- За что к вам так?

- Талантливый... Но такое есть везде. Ты где работаешь, в редакции? (После четвертой рюмки водки Панин перешел на «ты». — Авт.). Там что, грызни нет?.. Просто в театре ты и живешь, и работаешь, поэтому все обостряется. Скрипку Страдивари можно спрятать от дождя в футляр — собственные переживания не спрячешь. Если в семье проблемы, на сцену выходишь с ними. А что делать? Люди есть люди. Поэтому я очень люблю смотреть программы про животных.

- Но из МХАТа вы ушли...

- Ушел. Олег Палыч потом предлагал какие-то роли, но мне все это мало любопытно. Я за антрепризу: пришел, отыграл и все. Хотя нормальные режиссеры ее ненавидят. Репертуарный театр хорош тем, что человека можно держать на коротком поводке.

- Это правда, что вы завидуете Машкову и Меньшикову?

- Конечно. Они трудолюбивые и целеустремленные.

- А как относитесь к тому, что Влад Галкин и Сергей Безруков записались в партию «Единство»?

- Считаю... Да!

- Выражайтесь, пожалуйста, яснее. Что «да»? На кой им это?

- Думаю, ты все правильно понимаешь!

- А если б вам предложили?

- С «дорогой» душой? Конечно!

- Ради денег готовы на что угодно?

- Кто тебе сказал? Ради денег — никогда! Ничего! Я и снимаюсь только потому, что мне тупо нравится процесс.

- У вас ведь в жизни все есть.

- Что есть жизнь? Что есть все?

- Дом, жена, дети, работа...

- В этом смысле — да, все есть. Но это все я получил только в 36 лет. Не получил даже — выгрыз. У меня очень серьезные зубы. Жизнь — война.

- Что было до 36 лет?

- Ничего особенного. Все, как у многих. Жил с родителями в Кемерове. Стоял на учете в детской комнате милиции. Украли с ребятами мопед, нас свои же и сдали. Еще была история — подглядывали в женской бане мединститута. Главное было — увидеть... Вел дискотеку, которая была признана № 1 в городе, потому что я лучше всех плясал.

- А в пищевой институт зачем пошли?

- Все очень просто. Я собирался в вертолетное училище, оно освобождало от армии. У меня было три перелома носа (занимался боксом), пришлось показывать чужие рентгеновские снимки. Члены комиссии не стали сверять их с моим лицом, ничего не заметили и вынесли вердикт: «Годен». А после выпускного вечера лежал с девчонками на пляже, они нашептали: ля-ля-тополя, пойдем в пищевой. Я и пошел. Думал, буду потом пирожки воровать. Мне было все равно. Ну, вспомни школу!

- Я в 10-м классе уже заметки в газеты писала. Извините...

- У....! Не-е, мне было наплевать. Хотя папа у меня радиофизик, мама — учитель физики.

- У таких приличных родителей...

- ...сын — такой идиот! Да, так бывает. Зато теперь всех содержу.

Я долго был никто. Четыре года поступал в Школу-студию МХАТ, слушая за спиной: «Куда ты лезешь со своей рожей?». А после окончания получил приглашение там преподавать, во МХАТе был утвержден сразу на две главные роли. Опс! Хотя не снимали меня до 35 лет. Я плешь всем проел.

- Сами себя предлагали?

- Что значит «предлагал»? Просто говорил: «Дорогие друзья! Вот вы снимаете «Отелло», но лучше Отелло, падла, чем я, просто нет!». Мне отвечали: «Пошел ты!..». Хорошо! Пошел так пошел... Я приложил все усилия — ничего не получилось. Но именно после этой истории меня начали активно снимать.

Я семь лет в Москве бомжевал. Хотя работал во МХАТе! Из Кемерова меня выписали в общежитие, а потом прописываться было некуда. Ничего, выжил! Мне не привыкать.

- И на том свете побывали...

- Смерть всегда рядом... После той автокатастрофы я полтора месяца провалялся в больнице. Диагноз — контузия головного мозга, височная часть черепа просто провалена. Хочешь потрогать?.. Меня тогда переправляли в Москву на самолете. Нужно было выкупить несколько кресел. Вот где было шапито! А секс в таком состоянии! Представляешь?..

- Сейчас, слава богу, не бомжуете.

- Да, все в порядке. Купил квартиру в Битце. Вуаля!

- Ничего себе «вуаля»! Это же страшно далеко! Добираться неудобно.

- Зато какой там лес! Красота! А потом, куда мне добираться, я же нигде не работаю. К вам на встречу приехал, потому что сорвалось все к чертовой матери. Две съемки сразу! Кошмар! Я крайне недоволен! Не могу, когда никто не звонит! (Все время тыркает мобильник, пытаясь заставить его звонить. — Авт.) Жена Наташа... ну, то есть не жена... В общем, она сказала, что надо телефон сначала полностью разрядить, потом заряжать. Не знаю, может, уже не работает, сдох?

- Все-таки Наташа — жена или не жена?

- Мы живем в таком странном мире. Патриархат уже рухнул, матриархат еще не наступил. А я могу существовать при любом режиме: при коммунистах, при фашистах, мне плевать. Все равно все ходят несчастные, как брошенные собаки. Я сам — первый феминист, мне не нравится платить за женщин в ресторанах, открывать им двери, уступать место.

- Да-да, слышала, ваш идеал — беременная, босая, глухонемая на кухне.

- Конечно. Как и для любого мужчины. У меня сейчас пятая жена. Младше меня лет на 12-13...

- Точно не помните?

- Все-таки на 12. Да, Наташа тоже Тигр. Но с датами у меня действительно беда. Всякий раз забываю про ее день рождения, она обижается. Столько лет живем, а ни фига не помню. Вот у сестры точно — 8 или 9 февраля. У родителей — 5 и 6 ноября. У кого когда — не знаю, потому что отмечали всегда 7-го. У меня — в День пограничника, тут уж ни с чем не спутаешь. У младших дочки и сына тоже помню. Девочка головокружительно похожа на меня, но при этом... красивая. А вот пацану не повезло: симпатичный — в папу, умный — в маму.

- Странно, что при таком отношении к женщине вы сами предлагали кандидатуру Натальи на роль в фильме.

- Глупость была полная! Однажды Валерий Гаркалин, с которым я работал, сказал мне, что ссора и ревность — непременные атрибуты всех творческих союзов. Так что в последнее время отказываюсь не только от совместной работы с женой, но даже от обсуждения. Правда, иногда за это получаю от нее в «дыню».

- Мне кажется, ей с вами тяжело.

- Ну, не зря же у нас две квартиры. А потом, что значит «тяжело»? Дверь — вон она, рядом!

- Захочет уйти, удерживать не станете?

- Я все знаю. Будет другое шило, другое мыло.

- Говорите так, будто вам все равно.

- Нет. Я ее люблю. Но мы живем в эпоху перемен. Системы координат нет.

Он жил легко. А умер как-то нелепо, по-дурацки. В 50 лет. И правду о его гибели мы вряд ли узнаем. Эпоха перемен. Нет системы координат...