Дело происходило в начале девяностых. Оптинский монастырь тогда начал издавать Жития Святых. И я каждый месяц ездил туда, чтобы успеть приобрести очередной том. Раскупали книги быстро, а мне очень хотелось иметь все собрание Житий. Сейчас это может показаться смешным, но в ту пору многим не верилось, что свободу Церковь получила надолго. Вот и я торопился запастись христианской литературой – «пока опять не запретили». В ту поездку мне посчастливилось кроме раззолоченного томика Житий прикупить еще несколько душеполезных книжек. С этим драгоценным багажом в рюкзаке я помолился в Введенском храме, приложился к мощам преподобного Амвросия, и отправился в обратный путь. Ехать нужно было на двух электричках с пересадкой. Под стук колес, в тепле вагона я как-то незаметно уснул. И приснился мне хороший такой, добрый сон – Оптина Пустынь. Только не та, какой она была тогда, а другая – с достроенной уже колокольней, с восстановленными храмами, с золотыми крестами на куполах. Почему-то виделось это все в странном ракурсе – будто бы сверху, с большой высоты… Проснулся я от радостного крика: — О, мужичок, ну это ты попал! Еще ничего не соображая открыл глаза и увидел вокруг себя толпу ухмыляющихся гопников. Человек десять, наверное. Постепенно начал понимать, что действительно – попал. Где-то в районе солнечного сплетения сразу образовался противный ледяной комок. Один из хлопцев, самый куражливый, сел напротив меня и с деланным сочувствием покрутил головой: — И как же это тебя так угораздило, а? Надо ж было тебе именно в этот вагон сесть… Другой, менее говорливый, бесцеремонно выдернул у меня рюкзак из-под руки, сел рядом и принялся в нем рыться, перемежая свое занятие короткими вопросами: — Мужик, водка есть, нет? Деньги есть, нет? Остальная братва тем временем расселась на сиденьях через проход и сзади, предоставив разбираться со мной этим двоим. Больше в вагоне не было никого. — Нету водки, ребята, — пробормотал я. – И денег тоже. На последние билет купил. — Врешь, небось, — улыбнулся парень напротив. – А в рюкзаке у тебя чего лежит, колись, давай. — Там книжки… — Ты и читать умеешь? Ну молодец ваще. Дай-ка гляну, — он потянул на себя рюкзак, в котором рылся его товарищ, и вытащил оттуда томик Житий Святых. Повертел его в руках, и с какой-то совсем уж нехорошей улыбкой протянул: — Так ты еще и… это… Развернулся к своим и крикнул: — Пацаны, смотри чего тут! Мужичок-то еще и богомольный! Все происходило слишком быстро, я даже испугаться как следует не успел. Просто понимал, что сейчас будет какое-то гадкое продолжение, которое вряд ли закончится для меня хорошо. Видимо, гопники, приняв меня за поездного бомжа, решили позабавиться на всю катушку. И тут с сиденья через проход поднялся невысокий, но крепко сбитый парень, до этого что-то оживленно рассказывавший приятелям. Внимательно посмотрел сначала на книгу, потом на меня – бородатого, растрепанного, в телогрейке и в разбитых сапогах: — Ты не из Козельска едешь? Не из монастыря? — Да, из Оптиной Пустыни. Дальше события начали разматываться как бы в обратную сторону, причем, столь же стремительно. Невысокий парень тут же подсел к нам и развернулся к моему соседу: — Так, быстро отдал ему рюкзак. Тот замешкался, непонимающе. — Я сказал – быстро. И книгу на место положи. Куражливый сосед протянул мне рюкзак, со словами: – Извини, мужик, обознались, – и пересел назад. Коренастый дружески хлопнул его по спине: — Ты не подумай, мы не бандиты. Просто выпили ребята, догнаться хотели. Ну и решили – может, у тебя есть. — Я и не думаю… Все нормально… — уже бодрее ответил я, чувствуя, как ледяной комок в животе начинает потихоньку таять. Коренастому явно хотелось пообщаться: — Я вообще-то спортсмен. У нас парашютный клуб здесь, в Воротынске. А про Козельск я чего спросил – мы там в прошлом году на соревнованиях были. Прыгали на поле за рекой, прямо напротив монастыря. Никогда не забуду – самолет идет тысячи две метров. Внизу сплошные облака, серые, тяжелые. И вдруг – ровный такой круг в облачности, как по циркулю. А в нем – Оптина. Белые стены, башенки по углам… Как игрушка. Прикинь, кругом – облака, а над монастырем – солнце! Я тогда подумал – нет, что-то там точно есть. Не просто так все это. Ну, ты понимаешь, о чем я, да? — Понимаю, — улыбнулся я. – Конечно, понимаю. Рад, что ты это увидел. — Да, увидел… Так что ты не думай. Извини, что так вышло. Тут электричка начала притормаживать, и братва потянулась к выходу. Все по очереди попрощались со мной за руку. Их лица теперь уже не казались мне бандитскими. Хотя, конечно, еще неизвестно, как все могло обернуться, если бы не… И вот тут вопрос – а что именно «…если бы не»? Как это можно назвать? В книге Деяний есть место, которое я часто вспоминаю. Когда апостол Павел в Коринфе столкнулся со злобой своих соплеменников и хотел уйти проповедовать Евангелие язычникам, Бог остановил его неожиданным аргументом: …Господь же в видении ночью сказал Павлу: не бойся, но говори и не умолкай, ибо Я с тобою, и никто не сделает тебе зла, потому что у Меня много людей в этом городе. Нет, конечно же я не равняю себя с апостолом Павлом. Но вот это – не бойся, у Меня много людей в этом городе – не дает мне покоя. Кто они, эти люди Божьи вокруг нас, еще не проявившие себя как христиане, но уже причисленные Богом к своим? Как научиться видеть их? И в каком месте их нет, если даже в лихие девяностые, в пустой электричке среди десятка грабителей оказался парень, сердце которого когда-то откликнулось на увиденное в Оптинском небе чудо? ТКАЧЕНКО Александр