Нынешняя ситуация в экономике во многом напоминает кризис 2015 года, итогом которого стало 2%-ное падение экономики. Несмотря на произошедшие с тех пор перемены, рецессии и в этот раз избежать, скорее всего, не удастся, считает экономист Райффайзенбанка Станислав Мурашов.Быстрое снижение нефтяных котировок, повышение странового риска России и заметное ослабление рубля невольно заставляют вспомнить ситуацию кризиса 2015 года. Напомним, что тогда экономика просела на 2%, и к настоящему моменту она так и не смогла восстановиться по многим параметрам до своих докризисных значений. В этой связи возникает вопрос: не повторяется ли ситуация? Простой и однозначный ответ дать непросто — как минимум из-за существенных изменений, произошедших с экономикой за последние годы. Нефтяной шок оказался менее страшным Несмотря на заметное ослабление рубля, масштаб валютного шока в те годы оказался более чем в два раза больше, чем сейчас (в 2015 году средний курс просел с 38 рублей/доллар в 2014-м до 61 рубля/доллар, т. е. почти на 60%). Сейчас, даже если предположить неблагоприятный сценарий (75-80 рублей/доллар в среднем за этот год), то ослабление по сравнению с 2019 годом будет куда меньше (15-25% от года к году). При этом отметим, что именно эффект от динамики курса рубля (а не цен на нефть) сильнее отражается на экономике. Дело в том, что негативный эффект на экспортеров и бюджет при относительно крепком курсе рубля гораздо меньше, чем негатив для импортеров и населения от относительно слабого курса рубля (в отличие от экспортеров и бюджета, которые имеют значительную подушку ликвидности, население и импортеры защищены от валютных рисков гораздо слабее). Поэтому в данной ситуации умеренное (по сравнению с кризисом 2015 года) ослабление рубля ложится меньшей нагрузкой на экономику. Бюджетная политика обрела консерватизм и устойчивость К шоку конца 2014 — начала 2015 года российская экономика подходила с крайне мягкой версией бюджетного правила (это формула, которая в том числе определяет, какую часть доходов бюджета направить на текущие расходы, а какую — на пополнение суверенных фондов, на тот момент Резервного фонда и ФНБ). Цена отсечения (доходы, полученные от ее превышения, идут на пополнение фондов) тогда была очень высокой (близкой к текущей на тот момент цене в $100/баррель), а потому не смогла защитить бюджет (и экономику) от внезапного падения нефтяного рынка. Основная проблема в том, что при падении цен на нефть бюджет, не защищенный бюджетным правилом, вынужден существенно сокращать расходы. А поскольку доля госсектора в экономике достаточно велика (около 70%), секвестр негативно влияет на ВВП. После прошлого кризиса власти ввели новое бюджетное правило, которое является фактически самым консервативным за всю историю (цена отсечения в этом году составляет $42,4/баррель). Оно в первую очередь устранило зависимость уровня бюджетных расходов от текущих цен на нефть (раньше бюджет тратил все в рамках полученных доходов или даже больше, а сейчас уровень расходов не определяется всем объемом доходов и закреплен формулой на консервативном низком уровне). Конечно, при более низких, чем цена отсечения, ценах нефти бюджету не избежать дефицита из-за выпадающих нефтегазовых доходов, однако расходы можно или не сокращать или сократить незначительно, а выпадающие доходы компенсировать из ФНБ, в котором уже достаточно средств. В такой ситуации негативный эффект на ВВП будет гораздо меньше, чем в 2015 году. Кроме того, бюджетное правило существенно снизило зависимость рубля от нефти: нефтегазовые доходы, полученные сверх цены отсечения, используются для ежемесячных покупок валюты на открытом рынке. Поскольку уровень этих покупок также определен формулой, напрямую зависящей от цены на нефть в долларах, при росте цен на нефть рублю сложнее укрепляться, и наоборот. ЦБ выучил уроки прошлого кризиса В конце 2014 года ЦБ впервые переходил к процентной политике и отпускал рубль в свободное плавание. Отпускать его было нелегко: перед тем как это сделать, ЦБ продолжительное время поддерживал его интервенциями, заметно потратив золотовалютные резервы. В итоге девальвации рубля избежать все равно не удалось. Наряду с этим, ЦБ, как нам кажется, долго тянул с повышением ставки — и в итоге пришлось делать неоднозначное экстренное повышение до 17%. Сейчас, как нам кажется, ЦБ накопил опыт и чувствует себя гораздо увереннее: как минимум в текущих условиях сложно себе представить столь масштабные и экстренные повышения. Скорее можно ожидать от регулятора небольших и последовательных шагов ужесточения политики: с одной стороны, инфляция в условиях слабой экономической активности близка к историческим минимумам, а с другой стороны — у курса рубля гораздо больший запас прочности, чем в 2015 году. Так, на стороне российской валюты: 1) отсутствие покупок валюты в рамках бюджетного правила, как регулярных, так и отложенных, а также определенная поддержка от ЦБ в виде продаж валюты (при снижении цен на нефть ниже $42,4/баррель этого требует бюджетное правило); 2) оперативная поддержка со стороны продаж валюты экспортерами; 3) отсутствие новых специфических страновых рисков. Пандемия серьезно подкосила экономическую активность Впрочем, конечно, стоит помнить, что одного знания об уровне курса рубля и ценах на нефть недостаточно для того, чтобы делать какие-то прогнозы. Ситуация, вызывающая их падение, в разные времена может существенно отличаться. Так, например, кризис 2015 года был во многом специфичным для России. В Китае и Европе хотя и фиксировалось замедление экономической активности, но все же оно было не сопоставимо с рисками, коснувшимися отечественной экономики, которая испытала существенный шок от санкций и конфликта с Украиной. Сейчас можно сказать, что реакция экономик Китая и Европы на распространение инфекции оказалась существенной: обвал производства в Поднебесной, риски глубокой рецессии в Европе. Крайне сложно было предугадать такое развитие событий. Фактические значения оперативных индикаторов китайской экономики за первые два месяца оказались неизмеримо хуже ожиданий аналитиков. Надежды, как всегда, на бюджет Для такой сильно зависящей от экспорта страны, как Россия, подобная ситуация не сулит ничего хорошего: экспорт (в первую очередь нефтегазовый) будет сокращаться, оказывая давление на ВВП. Кроме того, распространение вируса будет требовать от экономики и властей все более жестких мер карантинного характера (ограничение транспортных перевозок, изменение режима работы сотрудников и т. п.), что выльется в ухудшение экономической активности. Наконец, дефицит бюджета, с которым неминуемо столкнутся власти, а также необходимость дополнительных расходов на борьбу с последствиями коронавируса, вероятно, заставят в какой-то мере сократить расходы на нацпроекты. Из-за этого прямой эффект от бюджетного стимула окажет меньшее позитивное воздействие на экономику. Видимо, избежать рецессии российской экономике все же не удастся — уж слишком сильно вирус ударил по основным торговым партнерам, да и низкие цены на нефть, усугубляемые развалом сделки ОПЕК и де-факто демпингом Саудовской Аравии, не добавляют оптимизма. Остается надеяться на то, что объем стимула со стороны бюджета в итоге не сократится существенно, что должно как минимум не дать упасть экономике слишком сильно.